Позже Марина Львовна сочла нужным объяснить выходку своего шефа:
— Вы не думайте, Ирочка, Генрих Романович, человек воспитанный, тактичный. С нами он себе подобного никогда не позволяет. Эта баба его просто достала. Ходит и ходит, кормит нас пирогами, а себя пустыми надеждами. Генрих бесится, когда к нему подбивают клинья. Тем более в вашем присутствии.
— Я то тут при чем? — деланно удивилась Ира.
Она иногда задумывалась: интересно, как к ней относится Генрих? Он всегда был настроен ровно, спокойно, сдержанно и отстраненно. Ни шагу за официальный формат отношений. Ни лишней улыбки, ни слова попусту. Все по делу, на дистанции, конкретно и сухо. Однако вездесущая и всезнающая Марина Львовна считала, что это лишь поза. На самом деле Сологуб благоволит Ире.
— Я уверена, с вашими пирожками он бы так не поступил.
— С пирожками или со мной? — пришлось уточнить. Экономистка потом весь день ходила с красными глазами. Видно, наплакалась всласть.
— С вами. Я ведь Генриха много лет знаю и вижу, как он меняется, стоит вам появиться. Нет, я уверена, он вам симпатизирует, определенно симпатизирует. Кстати, я слышала, что он сказал вам, когда мы праздновали Новый Год.
На корпоративную вечеринку Ира явилась во всей красе. И, конечно, отхватила массу комплиментов. Не выдержал даже великий молчальник. Сологуб подошел к ней и, скривившись, будто от зубной боли, выдавил:
— На вас приятно смотреть.
Ира тогда хмыкнула про себя: если это комплимент, то, что тогда вырванное на жестоком допросе признание?
Марина Львовна продолжила мысль:
— Он хороший человек. Жаль, что у вас ничего не получится. Слишком вы разные.
С этим трудно было поспорить. Лед и пламя — разные стихии.
…
— Мало ли кто и что там сказал, — Любочка искренне хотела Ире добра. — Ты у меня красавица, каких поискать. А Генрих просто должен дозреть. Помяни мое слово, он себя еще покажет.
Пока показывать себя приходилось Ире. Почти каждый день она устраивала в бухгалтерии шоу.
— Генрих, ну, пожалуйста, ну, Генрих… — жалостливые интонации полнились сдержанным кокетством, но апеллировали не к мужскому, а к отеческому началу. — Честно-пречестно, мы больше не будем. Мы сейчас быстренько все исправим, — в договорах, которые отдел рекламы передавал в бухгалтерию, было столько ошибок, что порой Ира хотела убить своих менеджеров. — Моей Ларисе двадцать два. Оле — всего двадцать. Они еще глупые. У вас у самого дочка, вы же знаете.
— Знаю, — сдержанно признавал Сологуб. — Но все должно быть оформлено правильно.
— Хорошо, обязательно, — решать рабочие вопросы, используя в качестве аргументов улыбки, сияние глаз, ахи-охи и прочие женские ужимки было противно. Но необходимо. Ира попросила у Рубаняка взять на работу человека, который бы освободил отдел от бюрократии, и получила отказ. Мало того, теперь при всяком удобном случае Сева устраивал ей и девчонкам головомойки. Иру постоянно прорабатывал на совещаниях. Ларису и Олю у себя в кабинете. Девчонки, побывав на ковре, выходили с заплаканными глазами, день или два были паиньками, а потом снова творили черт знает что. Плоды их интеллектуального труда первым лицезрел Генрих. Он знал совершенно точно, сколько ошибок, описок и неточностей было сделано, и единственный мог спасти отдел продаж от карающей длани начальства.
— Нет, Любушка, с Генрихом у меня никогда ничего не получится. Между нами нет ничего общего. — Не желая углубляться в неприятный вопрос, Ира оборвала обсуждение. Генрих в ее понимании тоже был неровня. Собственная голодная агрессивная жажда деятельности, ощущение горящих за спиной мостов, неудержимое желанием бежать впереди всех паровозов настолько диссонировали с вымеренным и выдержанным спокойствием Сологуба, что порой становилось жаль себя до слез. Уже пятьдесят. Успеет ли она «наесться» деньгами и успехами, научится ли воспринимать жизнь без истерической экзальтации и спешки, как это делает Генрих.
— Я это безобразие отказываюсь понимать! — возмущалась Люба. — Ну, скажи на милость, только без самокопания и рефлексии, чем ты плоха для Севы и Генриха? Чем?!
Тот же вопрос задавала и Диана. И, добрая душа, сама же на него и отвечала с привычной прямотой.
— Ты определенно рехнулась и от страха совсем потеряла голову. Как дело доходит до мужиков, ты сразу норовишь выдумать какую-то чушь! Просто феномен какой-то. Умная ведь, дельная баба, а комплексов, как у сопливой малолетки. Ну, скажи на милость, какая связь между твоими закидонами и этими мужиками? Ну, лучше они тебя, умнее, сильнее и что? Зачем ты с ними членами меряешься, когда или твоя задача спрятаться за их спину?
— Не знаю, что со мной. Но рядом с Генрихом и Севой я теряюсь. Мне неловко рядом с успешными людьми, я чувствую себя бедной родственницей, — честно призналась Ира.
— И со мной тоже? — Диана аж побледнела от злости.
— Иногда, очень редко и с тобой!
Подруга взвыла: