Гней Гилденхом Артур Грин

Хорошо, решил я. Золотой не отдам, да все равно его не хватит. И вообще, какого дьявола! «Будем пассажирами…» Какими, к дьяволу, пассажирами?! Тоже мне, пассажир!..

Сейчас что-то произойдет, решил я. Может, придется переворачивать столы и бить окна официантами. Мне даже стало немного жаль, очень уж у них красиво. Но выспавшись, я чувствовал прилив сил, а некоторое раздражение, которое, признаюсь, имело место, сон прогнать не смог.

Приближалось худое малорослое создание с прилизанными волосами.

Ну так что мы будем есть, самую большую пиццу в старом Апвэ или самую большую пиццу на востоке Республики?

Создание приблизилось и спросило.

— Самую-самую большую пиццу! — ответил созданию Лайк.

Нечто новое всегда приходит неожиданно. Кажется, эту цитату я уже упоминал.

Человеку свойственно удивляться. Именно умение вовремя удивиться не позволяет переменам застать человека слишком врасплох. Судьба вырисовывает путь человеческий немыслимыми петлями, а тот, кто идет по этому пути, твердит: «Ничего странного, все нормально.» И замечает странность лишь на особо крутых поворотах. И потому способность удивляться — великий дар природы. Одинокий пришелец с Запада, будущий Король Селентины, наверняка был удивлен, когда его утлая лодка, влекомая бурей, вместо того, чтобы затонуть, достигла неведомого берега. И сегодня, 311 лет спустя, простые селентинцы, изучая историю, удивляются, как воля одного человека смогла за два-три года собрать разрозненные племена в единый народ, народ Лунной Заводи.

Люблю иногда вспоминать о логических упражнениях, об отвлеченной философии.

В общем, между появлением «самой-самой большой пиццы» на горячей сковородке и нашим уходом из этого прекрасного заведения мне пришлось сильно удивиться целых три раза.

Во-первых, сама пицца. Не такая она была, как в таверне Фавста Эдуарда, не такая, а другая вовсе. С пылу, с жару, с запеченной сырной корочкой, с тонким хрустящим тестом, — да не колбаса в дырке, а: 1) ветчина; 2) белые грибы; 3) сыр, и не какой-нибудь, а джессертонский; 4) альфийский лучок; 5) приправа южных широт; и, наконец, 6) до прозрачности тонкие ананасовые дольки. Вот такая… вещь!

Во-вторых, Лайк Александр чудесное произведение искусства потреблять не стал. Он подвинул его в мою сторону и сказал:

— Ешь, Гилденхом!

А сам вынул из кармана… разумеется, шоколадку. Смотрел он на нее нежно-нежно.

В-третьих, откусил я первый кусочек…

Конечно, для воина главное ежеторно быть готовым драться за Короля и Республику. Чуть какая опасность, и тут мы, защитники… Но что бы кто ни говорил, а не менее важно для воина хоть раз в жизни покушать такую штуковину… да…

Так вот, в-третьих. Откусить-то я первый кусочек откусил, но об одном золотом на двоих тоже не забывал, ведь предыдущие мои удивления явно стоили больше. И когда худое малорослое создание вернулось за деньгами, я приготовился.

В голове монотонно гудело: «Золотой не отдам! Не отдам золотой!»

Официант назвал сумму.

Лайк запустил руку в недра плаща и небрежно бросил на стол три монеты.

Всего на мгновенье, на короткий миг серый плащ распахнулся и я разглядел на поясе моего доброго спутника четыре туго набитых мешочка.

Лайк медленно комкал шоколадную обертку. Он уже смял ее, но потом, внезапно передумав, разровнял, аккуратно сложил и спрятал в карман.

— На память, — произнес он.

Улицы не были темными. Факелы и фонари всех видов освещали перекрестки, парадные въезды и просто двери. Люди шли ужинать, люди шли постоять на берегу, глядя вдаль, люди шли по своим вечерним делам. Это была настоящая Селентина, и мы больше не чувствовали себя изгоями в чужом городе. Город был наш, наш до следующего вечера, наш — до отхода корабля-рыцаря.

На борту горели факелы, и на берегу горели факелы, а между огнями, над водой, в кромешной тьме, придерживаясь за поручни, перебирались на «Цветок Ириса» рыцари. От каждого шага под ногами ощутимо прогибалось, и казалось, вот-вот все мы опрокинемся в воду. Впереди поднимались на борт, бойцы сплошь были в железе, и когда очередной воин ступал на палубу, свет факелов отражался от рыцарского панциря.

Я осторожно, чтобы не потерять равновесия, обернулся и укоризненно посмотрел на Лайка. Вряд ли он мог видеть мой взгляд, но он понял.

— Не жалей о доспехах, — сказал Лайк.

И я поверил. То есть я верил и раньше, как можно не верить селентинцу, рыцарю, Александру, — да, конечно, я верил, — но сейчас я впервые поверил ему до конца.

Я проснулся с ощущением неприятной сладости во рту. Меня разбудил резкий толчок в бок.

Я проснулся — значит, в поднебесном пространстве что-то около восьми утра.

Как выяснилось, спал я в трюме, прислонившись к объемистому тюку, и от качки тюк постепенно сползал, пытаясь переместить тело мое на пол.

Обняв соседний тюк, рядом спал Лайк.

Передо мной образовался ряд вопросов.

Например: что мы делали вчера вечером?

Или: почему решили спать в глубинах трюма?

По-моему, мы ели шоколад и был он, по-моему, на тот момент холоден. Во славу Короля, Республики, во славу всех морей… и, кажется, чего-то еще. Батончика три-четыре, не меньше.

Ну-ну! Воин…