Гнет

   С цыганами румыны, конечно же, поступили очень жестоко, но потом они в нашем селе никого не пытали и на каторгу они никого не отправляли. Поэтому, боясь быть угнанными в Германию, на оккупированную румынами территорию приходили женщины из тех районов, которые были оккупированы немцами. К нам даже из Донбасса две дочери Гриши - брата деда Вани, что туда после раскулачивания уехал, пешком, совершенно изможденные, пришли.

    Надя и Маруся у нас тут с 1942 по 1946 год, жили. А еще жила у нас в доме еврейка Белла - она к нам осенью 1942 года из Николаева пришла и попросила спрятать ее. Но нам ее спрятать было негде, и мы румынам сказали, что она наша родственница и что  зовут ее Маней, а внешность у этой Мани – пояснили мы им, такая потому, что она болгарка. Сначала вроде все благополучно прошло, но потом, когда в 1943 году сюда, к нам в село, пришло много немцев, они, словно чувствуя, что Маня еврейка, арестовали и ее и твоего деда Ваню. Они требовали от него, чтобы он признался в том, что Маня еврейка, и это было просто чудо, что он выдержал тогда те допросы, и их обоих отпустили. Надо еще сказать, что если бы в тот момент, наш полицай Вася Вакарь не подтвердил бы слова деда Вани, что Белла – болгарка, навряд ли им тогда удалось бы спастись.

    А Белла, как в последствии оказалось, не очень хорошей была женщиной: уже после войны, когда мамка твоя, окончив восемь классов, поехала в Николаев устраиваться на одногодичные  учительские курсы - мамка твоя очень хорошо в школе училась, и попросилась пожить некоторое время у этой Беллы - та, сославшись на то, что в квартире мало места, - отказала ей. Вот такая бывает в жизни человеческая неблагодарность, - грустно улыбнувшись, тихо произнесла баба Киля.

   А к концу 1943 года в нашем селе вообще не было ни немцев, ни румын - комендатура в Ковалевке находилась, а у нас, в Ткачевке, с началом комендантского часа по улицам ходили только румынские патрули - два солдата. Но в это время мы могли передвигаться по селу свободно, единственное, что от нас требовали эти румыны, так это то, чтобы мы в обязательном порядке приветствовали их.

   Выглядели румынские солдаты, в отличие от их офицеров, очень бедно и неряшливо. Вообще они были людьми нагловатыми: они могли запросто зайти к любому в дом и взять со стола кусок хлеба или яйца, чтобы поесть,... были случаи, когда они с сараев кур воровали, а бывало, что и свиней. Но мы знали, что румынские власти запрещают своим солдатам грабить нас, и, если мы своему полицаю Васе Вакарю пожалуемся на них, и он сообщит об этом их начальству, то их за это могут наказать. Наверное, поэтому, грабежи в нашем селе были единичными случаями. К счастью, румыны тогда и коровку нашу - молоденькую телочку, не тронули, и кабанчика нашего  они тоже не забрали.

   Помню – зимой это было, с нашего соседа через дорогу, Будыкина Карпа – деда уже лет под семьдесят,  румынский патрульный валенки снял, так этот дед пожаловался нашему старосте, тот сообщил румынскому начальнику, и через день этому деду валенки вернули, а того румынского солдата, как нам сказали,  на фронт отправили.

    В те годы румыны в нашем селе рынок открыли и не просто торговать нам разрешили - румыны поощряли этот процесс: даже из города люди к нам сюда в село приезжали за покупками, здесь же мы обменивались и товарами разными. А как-то раз я с нашими односельчанами даже в Одессу на «привоз» ездила торговать - целая колонна из подвод тогда из нашего села сформировалась. Удачной у меня тогда поездка получилась: на вырученные там деньги я своим девочкам и одежду зимнюю купила и обувь, себе я тоже кое-что приобрела с одежды, и деду Ване... Если бы я тогда, при румынах, своих девочек не одела, то им при Советской власти и ходить не в чем было бы: мамка твоя в тех одежках даже после свадьбы своей - в конце пятидесятых годов, ходила.

   А изобилие продовольствия в Одессе меня тогда просто поразило – в Николаеве при Советской власти такого даже близко не было. По всему городу работали рестораны, закусочные, театры, фабрики и даже ювелирные магазины. Тогда же я там - на рынке, много с одесситами и приезжими из других сел о жизни разговаривала, и, что мне тогда запомнилось: многие сельские люди говорили о том, что жизнь их при румынах хоть и тяжелая, но лучше, чем она была раньше.

   А еще, румыны начали возвращать дома тем, у кого они были отобраны Советской властью в период раскулачивания. Тогда же они и бабе Юле дом Колиного отца вернули, и бабе Вере - жене моего брата Сени, и деду, что жил напротив нашей хаты – Будыкину Карпу…  всем, раскулаченным в нашем селе Советской властью людям, они вернули тогда хаты.

    На время баба Киля замолчала, словно собираясь с мыслями, потом она снова заговорила: