Гнев

Они стояли напротив входа в лавку с невзрачной пыльной витриной. Дешевая дверь на примитивной сигнализации была заперта. А в витрине лежали аляповатые перстни: с бриллиантами, рубинами, изумрудами; перстни в виде черепов, уложенных в ложе цветов из разноцветной эмали, объемные иллюзии хрустальных черепов, бог знает как врезанные в сердцевину фиолетовых рубинов; розоватые, цвета мороженого мяса холодные камеи, смотрящие с достоинством сквозь стекло, тающие на солнце сапфиры, россыпи топазов и стекающая бликами под вечерним солнцем всех цветов эмаль.

Ева нажала на кнопку, в ответ электронный замок щелкнул, и они вошли. Внутри был полумрак. Через мгновенье глаза привыкли и Зорн вздрогнул: прямо перед ними стоял долговязый старик. Что-то бормоча, старик пошарил в темноте, зажег лампу на маленьком столике у завешенного окна и в неверном свете уставился на них. Несмотря на теплый день, на его сутулых плечах был плед в шотландскую клетку, и его пальцы продолжали подбирать шерстяную ткань за края.

– Мы к господину Найтмеру, по деловому вопросу.

Старикан хмыкнул.

– Карл вышел на минутку. Чаю? Или, может, портвешку? – прошепелявил он, подмигнув Зорну. – Не желаете пока посмотреть старинные украшения? Вы кажетесь людьми, которых интересуют необычные вещи. – Он повернулся к Еве. – Есть чем удивить, bella.

Ева моргнула, но неожиданно для Зорна села в кресло у столика. Каморка была на редкость унылая. В глаза бросались грязные стены и шкаф с давно немытыми стеклянными дверцами. Комнатка была и сама по себе маленькая, а с мебелью – совсем не развернуться. Зорн остался стоять, облокотившись о стену напротив двери.

Немного трясущимися руками старик тем временем медленно вынул из витрины лоток с перстнями. Вытащил золотое с рубином цвета фуксии, поднес чуть не к лицу Евы, под лампу. Рубин был большой, в обрамлении двух переплетенных змей, головы которых с открытыми пастями слегка соприкасались над камнем. Старик начал издалека:

– Мы имеем дело, господа, с перстнем семьи Кверини, организовавшей путч в 1310. Их изгнали из страны, главу, владельца кольца, казнили, его портрет в Галерее Дожей замазали черной краской. – Он задумчиво пожевал губами, затем продолжил: – Потом весь клан вымер. Но Карл вот унаследовал кое-что из их коллекции. Уникальная, как мы убеждаемся, вещь. Сколько стоит!.. – прибавил он с уважением.

– И сколько? – вежливо спросила Ева.

– Десять тысяч, – воодушевился старик, – возможен торг. Или вот этот. – Он с нежностью, как ребенка, взял лежащий рядом перстень-печатку. Перстень был украшен небольшой камеей с профилем молодой женщины. – Обратите внимание на оборот, – пришепетывал он. – Видите эту надпись: «Cor Cordium», «сердце сердец». Этот перстень Мэри Шелли подарила своему мужу, поэту Шелли, буквально за несколько дней до его трагической гибели. В море. – Старик умолк, склонив голову вбок, рассматривая камею в мигающем свете керосиновой лампы. – «Как он попал в коллекцию Карла?» – спросите вы. Это Венеция, господа, здесь всему есть своя цена, в том числе жизни, любви и смерти.

На этом гимне торговле дверь распахнулась. В проеме, в ореоле сияющего солнечного света, стоял мужчина. Он улыбнулся гостям, вошел в лавку и зажег свет.

На вид господину Найтмеру – а это был он – казалось не больше сорока. Его лицо было загорелым, но не здоровым загаром, а потемневшим и тусклым. Упрямая линия рта, как зарубка на камне, в холодном взгляде средневековая жестокость. Высокие скулы, белесые северные волосы и пронзительно-голубые глаза беспощадного викинга.

– Джузеппе, любишь же ты нагнать мраку. – Он опять улыбнулся, преимущественно Еве. – Вы ко мне?

– Есть небольшое дело, – сдержанно кивнула Ева. – Мне вас рекомендовал профессор Гринвуд из Амстердама.

– Прошу.

Он шагнул к стене и слегка толкнул шкаф, тот дрогнул и медленно отъехал в сторону, открыв узкий проход.

Туда-то и ступил Карл, галантно подав Еве руку. Тремя ступенями ниже оказался просторный, в английском стиле, кабинет. Был здесь и письменный стол темного дерева с явно антикварным креслом. Карл заметил взгляд Зорна и, подмигнув, сказал:

– Диккенс еще сиживал.

В кабинете было светло, и Зорн рассмотрел Карла получше. Превосходный костюм графитного цвета, в нагрудном кармане – полыхающий фиолетово-красный платок, а из-под ворота рубашки по шее к уху ползла татуировка. Это были фрагменты насекомых, вписанные в геометрические фигуры. Орнамент напоминал древнеегипетские иероглифы.

Карл пересек комнату, подошел, заметно хромая, к консоли у стены, взял графин с виски, плеснул в стакан себе и, не спрашивая, Зорну. Ева отрицательно покачала головой и заговорила на французском, несколько раз повторив «драгон руж». Зорн французского не знал. На лице Карла появилось напряженное внимание, он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, пил виски и задавал вопросы. Ева негромко отвечала. Карл откровенно заигрывал с ней, его глаза подернуло туманом, он смеялся, закатывая голову, манерно клал руку с перстнем на подлокотник кресла. И с каждой минутой все больше раздражал Зорна.