Гнев Бога

А ему хотелось обнять её, повиснуть на шее и рассказать, как он скучал без неё все эти дни. Голос матери был нежным, и мальчик заплакал, и потянулся было к ней, но она, скользнув по его умоляющему лицу равнодушным взглядом, полная внимания и заботы к своим младшим сыновьям, трепетно обернулась на визг малышей. Её рука тяжело прошла по щеке Иешуа.

Подросток вздохнул и опустил голову. Его мать в эту минуту показалась ему чужой женщиной, которую он никогда не любил. Его душа замерла от страха, что он никому не нужен в этой семье, что он один, что если вдруг он умер бы или ушёл куда-нибудь, то никто из домочадцев и не вспомнил бы о нём.

С грустным лицом, которое сейчас было ангельски чистым и прекрасным, Иешуа прошёл в дом омыть руки. Мать поднесла ему кувшин с водой и чмокнула сына в висок. И тотчас весь мир для мальчика изменился, стал ярким и добрым, а комната вспыхнула волшебным светом, который исходил от матери.

Этот грустный и задумчивый мальчик вызывал своим видом смех у его ровесников – товарищей по улице. А так как он никогда не искал дружбы с ними, не пытался играть в шумные игры, то его считали гордым и мстили ему за гордость, измышляя для него самые обидные, гнусные прозвания. И едва он выходил из ворот дома, как тотчас попадал в круг мальчишек, каждый из которых потешался над ним в своё удовольствие. И тем сильнее и безжалостнее все смеялись над ним все, чем больше понимали, что он не способен ударить в ответ. Жизнь для Иешуа была невыносимой в родном городе. Терпя оскорбления на улице и равнодушие дома, он часто уединялся в глубине двора и, раскрыв на коленах любимые страницы Святого Писания, зачарованно смотрел в них, ничего не видя перед собой.

Глава тринадцатая

Иерусалим

«В первый месяц, в четырнадцатый день месяца вечером Пасха Господня». Левит 23:5

Прошло три года. Ранним утром, когда солнце ещё только поднималось над горизонтом, разгоняя в тенистых садах предместья Иерусалима ночной полумрак, освещая десятки тысяч богомольцев, которые с громкими пениями псалмов шли по дорогам, восторженно, с глазами полными слёз, глядевшими на Храм, в этот ранний час Панфера, командующий гарнизоном города, сидел в плетёном кресле на смотровой площадке восточной, угловой башни крепости Антония. Закусывал, поглядывая влево – во двор Храма, откуда непрерывно тянулся вверх чёрный столб дыма, что поднимался от жертвенника. Потом Панфера переводил взгляд вправо, на дороги, по которым в Иерусалим спешили богомольцы, гоня перед собой стада животных. Над дорогами густой пеленой висела пыль. Если бы Панфера обернулся, то увидел бы за спиной в нескольких стадиях великолепный Гефсиманский сад, что находился против Храма и крепости Антония на горе Елеонской – любимое место отдыха для горожан.

Между горой Елеонской и Храмом в глубокой низине пробегала узкая быстрая речка Кедрон. Со смотровой площадки так же можно было увидеть Иордан, Мёртвое море и жёлтую полосу Аравийской пустыни, а на западе – синюю гладь Внутреннего моря. Однако Панфера чаще смотрел вниз, в долину Тирапионь, что простиралась между нижним городом, где собственно и находились Храм и крепость Антония, и верхним городом на горе Сион. В этой долине перед огромными воротами храмового двора любили по утрам и вечерам – в часы прохлады – говорить со своими учениками фарисеи и книжники. Вот и сейчас в это ранее утро в долине, окружённые сотнями учеников стояли Зосима и Матафей, размахивая руками. Раввины с жаром что-то кричали, возбуждая криком толпы людей.

В предместье Иерусалима раздались крики:

– Осанна! Осанна!

Панфера глянул за древнюю стену Иерусалима в сады и увидел на дороге старого знакомого – Иоанна Крестителя, который ехал на осле, держа над головой деревянный крест, держал так, словно грозил всем тем, на кого он обращал свой страстный взгляд. Иоанна окружала вопящая толпа. Люди вставали перед ним на колени, расстилали ковры и плащи, бросали ему под ноги пальмовые ветки и бежали за ним следом и кричали:

– Осанна! Осанна! Сбылось речение пророка! Царь иудейский, Мессия, семя Давида!

В те годы «Мессии» появлялись довольно часто в Палестине. И порой в дни Пасхи они числом в два – три и более проклинали друг друга, приходили в Иерусалим, всякий раз соблазняя своими речами народ, который в ослеплённой преданности «мессиям» готов был в любую секунду броситься на крепость Антония, где находился римский гарнизон.