– Супрамати, Супрамати, чего стоит твой венец
– Жестокая Нара, наконец пришла ты ко мне! – вырвалось у Супрамати.
От радости он вскочил со своего места.
– Могу ли я оставаться вдали от тебя, когда ты страдаешь, когда я вижу, что настал недобрый час борьбы с сомнениями и разочарованием, – ответила Нара, любовно на него глядя. – Мужайся, Супрамати! Ты укротил дракона, ты подчинил себе духов ада и смущаешься перед необходимостью соприкоснуться с людьми. Ведь это же только ларвы, которых надо укротить.
Супрамати схватил ее руки.
– Ты права. Я страдаю и теряю душевную гармонию. Я властвую над существами и стихиями, а во мне самом великая скорбь и отвращение. Ах, Нара, если бы мы могли работать вместе!
И он стремительно привлек ее к себе.
– Ты не знаешь, как мне тяжело сталкиваться с глупой толпой, подвергаться ее насмешкам, проповедовать этим глупцам то, чего они не желают понимать!
Нара тихонько высвободилась и придвинула стул.
– Разве мое присутствие здесь не показывает тебе, что мы постоянно работаем вместе, и что душа моя ощущает каждое движение твоей души. А теперь, Супрамати, сбрось с себя недостойную мага слабость. Разве мы не привыкли бороться с низшими существами? Тебе достаточно убеждения в своем превосходстве, но подумай чуточку и о тех, кого ты покоришь, которые окажутся способными понять тебя и оценить даруемое им тобою благо. Ты – вроде искателя жемчуга, который из глубины океана преступления и мрака извлекает гадкую раковину, в глубине которой скрыта, однако, драгоценная жемчужина – душа, подобная твоей, способная стать носительницей света, поборницей добра. Труд извлечения этой драгоценности из раковины не может и не должен казаться тебе ничтожным. Ты же ведь трудишься уже над подобным делом. Маленькая Ольга также жемчужина, нашедшая своего ювелира, чтобы оправить ее в золото. Но будь уверен, что даже и среди этой развращенной толпы ты откроешь драгоценные, деятельные и готовые к восприятию души, которыми ты будешь когда-нибудь гордиться, подобно тому, как Эбрамар гордится нами.
– Ты права, Нара, это была минута недостойной слабости. Я должен бы знать, что ничто не дается без труда; только улавливать души, может быть, труднее, нежели добиваться венца мага, – возразил Супрамати с оттенком грусти.
Потом, приблизившись к Наре, он сказал, признательно глядя на нее:
– Благодарю, благодарю от всей души за твой приход, верная подруга. В тяжелые минуты помощь твоя всегда поддерживает меня.
– Я с радостью прихожу. Могу ли я быть вдали от тебя, когда ты страдаешь, а я знаю, что присутствие мое восстанавливает твое равновесие. Благодаря Бога, цель эта достигнута, мой маг пришел в себя. А теперь, – продолжала она лукаво, – поди утешь свою жену. Сейчас она хотела войти; но, услыхав мой голос, не могла устоять против соблазна приподнять немного портьеру. При виде меня в ее ревнивом сердечке вспыхнуло подозрение, она считает меня опасной соперницей. Счастливый ребенок, который еще может ревновать, а вот мы, бедные старики, уже более на это не способны.
И Нара залилась серебристым смехом, видимо, забавляясь удивлением Супрамати, сразу возвращенного к действительности.
– А теперь прощай, – продолжала Нара. Она подошла, взяла руками голову Супрамати и запечатлела на его лбу поцелуй.
– Братский поцелуй, – лукаво шепнула она ему на ухо.
В то же мгновенье ее окружило облако голубоватого пара, в котором она как бы растаяла, и по комнате пронесся, как последний прощальный привет, мягкий, гармоничный аккорд.
Несколько минут Супрамати стоял и не мог собрать свои мысли; душу его наполнило глубокое, ясное спокойствие и выражение неизъяснимого счастья озарило его лицо.
– Да, поистине прекрасна эта чистая гармония, позволяющая любить без сомнения и ревности, но бедная Ольга далека от этого… Ее несовершенное сердце волнуется всеми земными страстями и надо идти успокоить ее и утешить.
На самом деле, в душе молодой женщины разыгралась целая буря ревности и отчаяния. Перечитав несколько раз одну из предстоявших ей речей и начав изучать ее, она наткнулась на несколько не совсем понятных мест и решила спросить у мужа объяснения. Но возле двери кабинета она вдруг застыла, как вкопанная.
Гармоничный серебристый голос говорил там на незнакомом ей языке. У Супрамати была