Гнев божий

Проснувшись, Гагик затрясся от холода, но большей частью — от голода. Он совершил ошибку — вышел в рейд, взяв сухпая всего на три дня, а сегодня был уже седьмой. Сухпай, даже растянутый — кончился вчера, и есть было нечего. Вчера он едва подкрепил свои силы, набредя на виноградную лозу — в этом году, словно в насмешку над людьми и над творимым ими безумием был богатый урожай винограда, здесь не успел вырубить виноградники лысый пророк перестройки, и старинные каменные подвалы были полны бочками, некоторые из которых закладывались еще в царские времена. Коньячный спирт, один из главных источников дохода Карабаха, приходился к делу: самые старые, ценные коньячные спирты принимали внутрь, менее ценные, десяти-пятнадцати лет выдержки и младше, использовали при наркозах, заправляли ими машины. ^[48] У Гагика было две фляги, одна с водой, ее, к счастью, здесь не так сложно добыть, родников много, вторая же — с коньячным спиртом чуть ли не пятидесятилетней выдержки — если судить по надписям на бочке, из которой он ее наполнял. Чтобы немного согреться и забыть про голод, Гагик открыл вторую флягу, смочил губы в драгоценной, цвета мореного дерева влаге, пропустил немного внутрь. Коньячный спирт обжег небо, блаженной волной провалился внутрь.

Все, хватит. На голодный желудок — и глотка хватит, чтобы окосеть.

Проблему с голодом тоже можно было решить. Ели кошек, собак, домашнюю скотину, где она еще осталась, — а кое-кто, по слухам, ел и мясо людей. Вчера Гагик наткнулся на труп собаки, напополам перерезанный осколком, а человеческие трупы попадались тут постоянно, в том числе свежие. Но он никак не смог пересилить себя и предпочел остаться голодным. Про себя он решил, что если сегодня не удастся чем-то поживиться, то он еще раз сходит на лозу, даже рискуя жизнью — в тех местах были азербайджанские снайперы. Собак он есть не будет, он не азербайджанская собака, жрущая падаль.

Рация была на последнем издыхании. Чтобы поберечь заряд батареек — Гагик держал ее выключенной и включал только тогда, когда надо было дать наводку своим. Но все равно сегодня — последний день, завтра он просто не сможет работать и надо будет возвращаться к своим. Корректировщик огня без рации — не корректировщик.

С этой мыслью Гагик осторожно пополз вперед…

Интересно, что сегодня будут делать азерботы? Позавчера им крепко досталось, трупами загрузили целую машину. Рискнут сегодня — или нет? Если рискнут — то выйдут из Шуши, две-три БМП и грузовики. Интересно, сколько осталось снарядов там, куда он передает координаты? Должно было уже немного — Армения испытывала нужду практически во всех видах военного имущества. Может быть, он напрасно рискует сейчас жизнью и по его координатам никто не нанесет удар? Как бы то ни было — надо было двигаться. Гагик определил по компасу, где находятся ближайшие армянские отряды, — и пополз в ту сторону. Пока он собирался провести там разведку, а ночью перейти, верней переползти условную линию, отделяющую своих от чужих. Постоянного фронта не было, были лишь опорные пункты, очаги сопротивления — и проникнуть на свою сторону проблем не составляло.

Арцах ^[49] здесь, как на всей своей площади, был гористым, поросшим кустарником, лесом. Когда-то давно здесь было нечто вроде горных курортов, куда приезжали поправлять здоровье, здесь же пасли скот и собирали виноград на вино. Сейчас эта земля была пустой и вымершей, села — разграбленными и сожженными, стада — угнанными или пущенными под нож. Ничего не осталось на этой земле.

Примерно к одиннадцати часам по местному времени Гагик выполз в небольшую долину. Замер, чтобы оглядеться, понять, нет ли опасности. Внизу, ниже по склону, парой сотен метров ниже точки, где был армянский разведчик, стояли несколько прилепившихся к горному склону домишек. Пустые прогалы окон — ни единого целого стекла — немо кричали о разразившейся здесь беде.

Гагик поднес к глазам бинокль, принялся рассматривать селение. Оно казалось вымершим — хотя рядом проходила дорога. Одна из натоптанных, временных дорог, использовавшихся в Карабахе для снабжения городов — постоянные дороги были хорошо пристреляны и заминированы, сил снимать мины, рискуя попасть под обстрел, у азерботов не было. В этой деревеньке мог быть пост, могли быть местные жители любой национальности — а могло и никого не быть. И чем дольше Гагик рассматривал эти руины — тем больше он убеждался, что никого там нет, и селение покинуто местными жителями. Но там могло быть что-то из еды — а есть хотелось.

Можно было рискнуть.

Гагик пополз по склону, извиваясь как змея, автомат он привычно тащил, зацепив за ремень, чтобы в случае чего — подтянуть и стрелять. Он намечал ориентиры, на которые полз, — вон там камень, вон там от камня — углубление, которое можно при необходимости использовать в качестве стрелковой позиции, вон там…

Стена… Выбеленная, неровная стена сложенного из местного камня бесхитростного крестьянского дома, оставленного хозяевами, когда началась война. Стена, к которой можно прислониться и которая остановит пулю.