Гнев Диониса

Когда Илья смотрит на нас с Женей, на лице его такое довольство и счастье, что я не удерживаюсь — бросаюсь к нему на шею. Женя за мной, и начинается возня.

Да, Илья счастлив. И неужели я посягнула бы на это счастье… Никогда!

Я думаю не ехать никуда. Мне мучительно хочется окончить мою картину, но Бог с ней, с картиной. А теплый снег меня что-то не соблазняет. Зачем я потащусь одна, зачем буду расставаться с Ильей и Женей!

В Петербурге застаю массу писем и между ними длинный тонкий конверт. Я сразу узнаю четкий, узкий почерк.

Читать ли письмо? Просто бросить его в камин, Но… я разрываю конверт.

«Вы пишете мне: забудьте… прощайте. Мы не будем говорить о том, что я думаю и что я чувствую. Мне хочется только напомнить вам ваше обещание.

Когда я ушел от вас, с нечеловеческим усилием победив мою страсть, там, у стены вашего сада, вы мне сказали, что вы приедете в Рим. Я жду.

Я ушел тогда, чтобы порыв, который охватил нас обоих, не бросил вас в мои объятия, помимо вашей воли и вашего рассудка. Я поступил честно. Не правда ли? Теперь, по прошествии двух месяцев, когда вы все обдумали, проверили себя и вполне располагаете своими чувствами, я хочу, чтобы вы мне сказали лично: забудьте, прощайте.

Вы даже можете мне ничего не говорить — подобные объяснения не особенно приятны. Приезжайте — я все пойму при первом взгляде на вас.

Дайте мне телеграмму, я выйду встретить вас на вокзал — я узнаю по вашим глазам, что вы мне привезли. Я не скажу ни одного слова любви. Никакой мольбы вы не услышите от меня — кругом будет народ. Я провожу вас до вашего отеля, раскланяюсь с вами и навсегда исчезну с вашего горизонта. Я могу даже переселиться в Америку или Австралию, если вам угодно, у меня есть мое metier[13] и деньги.

Вы видите, я не стращаю вас самоубийством.

Помните, я не позволю себе ни одного намека, ни одного ласкового слова. Я даже надеюсь не показать вам своего горя. Но приехать я вас прошу. Вы должны приехать! Я поступил с вами честно — ответьте мне тем же».

Я поступлю честно, милый, я верю тебе. Я должна отказать тебе, отказать себе, но я не боюсь. Моя любовь к другому так же сильна, как любовь к тебе. Они одинаковы в моем сердце. Я приеду и скажу честно и прямо, что мечта должна остаться мечтой!

Я чувствую в себе силу, глядя на эти две белокурые, милые головы, которые склонились вместе над моим альбомом, ярко освещенные лампой под голубым абажуром.

Все! Все обстоятельства сложились так, как будто судьба гонит меня в Рим.

Опять получила письмо Скарлатти и официальное приглашение на его юбилей.

Другое — официальное приглашение, очень лестное для меня: я выбрана в жюри на выставке одного кружка художников.

Знакомый скульптор, у которого я хотела заняться лепкой, откладывает на месяц свой отъезд для меня.

Даже красавица Люция Песка, модная каскадная певица, соглашается позировать для одной из вакханок, если я буду в Риме не позже ноября. Я еду.

Поезд, пыхтя, шипя и пуская клубы удушливого угольного дыма, с беспечностью итальянского поезда влетает в грязный вокзал Рома-Термини.

Я ехала всю дорогу с мыслью, что еду на похороны моей мечты, я готовилась к этим похоронам, я тысячу раз представляла себе эту встречу. Но все-таки, когда я вижу его фигурку на платформе, сердце мое замирает.

Не спрятаться ли мне в купе, проехать до Неаполя и написать оттуда? А мое слово?

Нет, я хочу еще раз, в последний раз взглянуть на него, услышать его голос ведь через полчаса все будет кончено — мы расстанемся навеки.

Я решительно соскакиваю на платформу.

Он замечает меня, бросается ко мне, хватает мои руки и целует, целует…

Ну, еще усилие и — похороны закончены, Я перевожу дух и говорю спокойным, официальным тоном:

— Как это мило, что вы встретили меня! Докончите же вашу любезность — вот квитанция, прикажите факино получить мой багаж.

Он сразу выпускает мою руку.

Он, верно, смотрит на меня, но я роюсь в сумочке и продолжаю смеясь;

— Однако Рим встречает меня нелюбезно — у нас в Петербурге погода лучше… Я привезла вам, конечно, массу поклонов от наших. Женя хотела послать вам даже банку ежевичного варенья… Но, простите, я испугалась подобного багажа!..

Моя глупая болтовня, мой смех — это похоронный звон… Факино — факельщик. Пыхтящий автомобиль — погребальная колесница, вонь площади Термов — фимиам. Как прозаично хороню я тебя, моя любовь!

Слез нет — я наплачусь в номере отеля: небо, серое небо, плачет за меня.

Молчать мне тяжело, и я самым любезным образом болтаю без остановки: о музыкальных успехах Жени, о последних политических новостях…

Он иногда поднимает на меня глаза и потом опять молча смотрит в окно.

Лицо его бледно, губы сжаты, брови нахмурены, но как прекрасно, как удивительно прекрасно это лицо с этим выражением сдержанной скорби. Сердце мое рвется, ноет, голова кружится.

Как я неосторожно понадеялась на свои силы! Что я делаю! А Илья, Женя… семья… долг… рассудок… воля?..

Э! Пусть все летит к черту! Пусть все пропадет!

Я кладу дрожащую руку на его плечо, наклоняюсь к нему и шепчу, глядя безумными глазами на его губы:

— Разве меня не хотят поцеловать?