— Помнишь пещеру, что я тебе как-то показывал? Он там. От тебя требуется лишь скрытно сопроводить до нее наших подопечных, незаметно расположить своих людей вокруг и, дождавшись, когда все будет вынесено наружу, уничтожить наших друзей. Согласись, что даже доставивший тебе столько хлопот киммериец не сумеет увернуться от арбалетного болта. Так что на этот раз все будет просто и без затей.
— Что ж, твоя правда,— согласился кабатчик, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, когда увидел, как вдруг напрягся в своем кресле колдун и отвисла его лошадиная челюсть, словно у готового заржать от обиды и боли старого коняги, почувствовавшего неожиданный удар всадника. Его выпученные глаза безумно вращались, трясущаяся рука массировала впалую грудь.
— От-ткуда эт-та боль?!— прохрипел он, и взгляд его впился в принесенный гостем бочонок.— Т-ты!..
Застигнутый новым приступом боли, он не закончил фразы, но Мхомур замахал руками.
— Да ты что?!— воскликнул он, со страху весьма натурально изображая негодование.— Я же сам пил из него!
Он схватил со стола кубок, подставил его под кран и повернул рукоять влево. Дождавшись, когда кубок наполнится, одноногий залпом выпил вино. Его действия слегка успокоили Руфа, да и боль несколько поутихла. Мхомур же не на шутку испугался. Конечно, когда яд вступит в силу, колдун сможет лишь судорожно корчиться, не в силах даже закричать. Тогда ему будет не до колдовских пассов руками и произнесения заклинаний, но пока…
Колдун же, казалось, пришел в себя. Лишь испарина на лбу говорила о том, что ему пришлось перенести несколько весьма неприятных мгновений. Кабатчик участливо заглянул ему в глаза:
— Быть может, действительно дело в вине? С непривычки-то оно…
Руф пресек его излияния взмахом руки.
— Так твои люди в деревне?— спросил он и, дождавшись утвердительного кивка кабатчика, переспросил:— Все?
— Все,— с готовностью ответил тот, и тут второй приступ заставил Руфа схватиться за грудь, раздирая на себе одежду.— Да что с тобой, почтеннейший? Быть может, еще вина, или уже хватит?
Руф нашел в себе силы посмотреть в ухмыляющееся лицо гостя и мгновенно догадался обо всем, хотя по-прежнему не понимал — как? В глазах его было столько ненависти, что, если бы взгляд мог жечь, от Мхомура осталась бы лишь горстка пепла. Руф открыл рот, попытался что-то сказать, и одноногий в очередной раз испугался: что, если он все-таки сможет? Но колдун лишь сдавленно захрипел. Мхомур облегченно вздохнул, хотя руки его предательски затряслись, выдавая невольно охвативший его страх.
Словно страшась содеянного, кабатчик отвел взгляд от колдуна, и сразу вспомнил об оставшейся на краю стола шкатулке. Интересно, что в ней? Он протянул руку, но тут же отдернул ее, поскольку память заботливо подсказала ему последний вопрос Руфа. Одноногий знал, что несколько раз тот имел дело с его помощником, и, судя по всему, вопрос был задан неспроста… Не приготовил ли колдун своему другу неприятный сюрприз?
Мхомур был прекрасно осведомлен о хитроумных уловках вроде отравленных шипов на ручке или подпружиненном жале, выскакивающем из замка, а потому он осторожно придвинул шкатулку к себе и, старательно избегая ненавидящего взгляда сотрясаемого судорогами колдуна, осторожно откинул крышку кинжалом. Внутри лежало нечто закрытое бархатным покрывальцем с вышитой на нем черным шелком точной копией золотого паука, сидевшего на крышке.
Кабатчика обуяло любопытство: что же находится там, под бархатом? Он потянулся кончиком кинжала, намереваясь поддеть его, когда паук вдруг ожил, прыгнул ему на ладонь и быстро побежал по руке. Глаза Мхомура округлились от ужаса. Он неловко попытался вскочить, стряхнуть тварь, но деревяшка предательски скользнула по полу, он упал в кресло, как раз в то мгновение, когда паук прыгнул ему на лицо и вонзил в щеку ядовитые жвала.
— А-а-а!— отчаянно закричал объятый ужасом кабатчик, оторвал паука от лица и раздавил его в ладони.
Шелковистая шкурка лопнула, и желто-зеленая слизь потекла между пальцами. Мхомур брезгливо вытер ладонь о куртку, оперся о подлокотники, и ему удалось, наконец, встать. Трясущейся рукой он ощупал быстро распухающую щеку, когда взгляд его встретился со взглядом колдуна. Боль нещадно скрутила тело Руфа, но глаза его пылали торжеством.
— Что… Что это было? — пролепетал он распухшим языком, который продолжал раздуваться, заставив открыть рот, словно Мхомур откусил слишком большой кусок и теперь не мог его выплюнуть.
Это было последним, что одноногий сумел произнести. В следующий миг он замычал от невыносимой боли, когда нос и щеки увеличились в объеме настолько, что начала лопаться кожа на лице, раздувшийся язык с хрустом вывернул нижнюю челюсть, а мозг начал распирать черепную коробку, пытаясь вытолкнуть наружу глаза. Мхомур успел услышать хрип колдуна и понять, что это смех, прежде чем глазные яблоки вывалились из глазниц и мозг потек по щекам.