Гнев Тиамат

Против первой, тоже немалой, угрозы были средства: шифрование с автоматической перестановкой, введение в передачу помех, привязанные к контексту словесные шифры. Ничто не совершенно, и несмотря на все, что Бобби с ее командой удалось вытянуть из «Предштормового», подполье, обрабатывая информацию от лаконских военных, на три четверти руководствовалось догадками, а на четверть – надеждой. Впрочем, Наоми им достаточно доверяла, чтобы не мучиться бессонницей.

Вторая проблема – как не дать врагу выследить источник – решалась проще благодаря бутылкам.

Наоми видела океан только через объективы камер, но язык сохранил то, что давно ушло из жизни. Направленный луч до сих пор держал связь, хотя материальные провода, соединявшие два пункта, давно сменились световыми волнами. Сол до сих пор назывался Солнцем, хотя на макушки людям теперь светили тринадцать сотен таких же солнц. И выражение «записка в бутылке», для землян несшее в себе множество оттенков и намеков, досталось ей через третьи руки – из анекдотов, комиксов, развлекательных программ. Бутылки она заменила хранившимися в ее контейнере торпедами: каждая из них была снабжена импульсным излучателем и боеголовкой, способной превратить аппарат в светящуюся пыль. Программу Наоми написала сама и была в ней уверена.

Чтобы получать известия от Сабы и подполья, она могла просто слушать. Вся информация была доступна: кричала в пустоте, усиливалась сетями – надо лишь знать, какие передачи смотреть. Она ловила ее в сплетнях, новостях, в пении помех. И в лаконской пропаганде. Даже в трансляции речей Дуарте порой попадались весточки от Джима.

Пассивно принимать информацию она могла с любого корабля, и выследить ее по приему было невозможно. Она ловила передачи на локальную систему, считывая с экрана койки и ручного терминала самую свежую информацию, какую получала в жизни, да к тому же постоянно обновлявшуюся. А фильтры системы вылавливали из нее доклады и рабочие данные.

Она анализировала, составляла рекомендации и советы относительно средств и целей борьбы с новыми внутряками. А подготовив все это – когда подходил срок или она чувствовала себя на грани срыва, – передавала одной из торпед и сообщала своему агенту на борту. Торпеду выбрасывали из шлюза, после чего включалась ее программа.

Избранное случайным образом направление, случайные повороты и ускорения, случайное время до отправки. Иногда Наоми откладывала ее на день-другой, чтобы успеть покинуть систему или сменить корабль-наперсток. Иногда не откладывала. Правила были ее врагами, и даже закономерности рассчитывались так, чтобы скрывать ее след.

В заданное время бутылка выкрикивала все в едином импульсе. Где-то в системе антенна Сабы слушала – так же, как Наоми. Беззвучно, пассивно, неуловимо. Это походило на космическое чревовещание, и только так – медленно и несовершенно – шел у них обмен информацией, между тем как враг рассылал свои сообщения откуда угодно со скоростью света.

Вот что значит быть последним волком в стае.

Труднее всего давалось время между отсылкой бутылки и импульсом. Часами, днями, а иногда и неделями она перепроверяла себя. Прочесывала свои планы и предположения: наверняка где-то допущена ошибка, и ее еще можно исправить, прежде чем она разлетится по системам рябью волн. Слушала новую информацию, которая требовала поправок – а ведь сказанное не возьмешь обратно.

Именно этим она сейчас и занималась.

Ее ящик сменил «Мосли» на другой корабль, почти такой же, только этот назывался «Бикаджи Кама». Он на четверти g шел к Оберону с шахтным оборудованием, по дешевке закупленным на Марсе. Наоми уже не воспринимала привычного гула двигателей, разве что при поправке траектории полета вибрации входили в резонанс и отзывались где-то звоном. Рацион, подаренный ей на прощанье с «Мосли», был земного производства. Рис, растительный белок, соус карри – все это походило на астерскую пищу, если бы не добавки изюма. Она перевела свою систему в локальный режим, без нужды не залезая в компьютеры «Камы». Слушала музыку – тихую церерскую мамбу, под какую танцевала девчонкой, – и новости, сколько удавалось вытерпеть. Она расчистила себе место для упражнений и растяжек и религиозно соблюдала расписание зарядок, заставляя себя пропотеть дважды в день. Спала она тоже по расписанию: приглушала свет на восемь часов, не больше и не меньше, и никогда не позволяла себе уснуть в промежутках. Никаких «подремать часок». Устоявшаяся рутина держала тьму в рамках – и то не всегда.

А в промежутках она снова пересматривала собранные данные – и ждала, когда разобьется очередная бутылка.