Гнев Цезаря

В эти минуты Сантароне был признателен судьбе, что испить сию горькую чашу унижения ему позволено здесь, а не на борту бывшего флагмана итальянского флота, преданного и «проданного» новым режимом по сволочным «условиям репарации». Если бы ему, Умберто, довелось оказаться сейчас на линкоре, для него это было бы невыносимо.

– Кажется, вы служили на «Чезаре» еще во время его введения в строй? – спросил оберштурмбаннфюрер, не отводя взгляда от удаляющейся корабельной кормы.

– Это не совсем так. На воду корабль спустили весной 1914-го, однако в Первой мировой участвовать ему не пришлось. Я же появился на его борту лишь в конце 1922 года; чтобы уже через каких-нибудь семь месяцев принять участие в первой боевой операции линкора – блокадном обстреле греческого острова Корфу, а затем – и в огневой поддержке нашего десанта.

– Насколько мне известно, в этой войне он тоже не особенно прославился, понеся серьезные потери еще задолго до русской кампании.

– Принимать в расчет трудную морскую войну с Англией мы уже не будем? – вскинул белесые, словно бы вылинявшие брови корвет-капитан.

Если по чертам его грубого, широкоскулого лица – с толстыми губами и небрежно отесанным мясистым носом – и можно было определить, что перед вами – римлянин, то лишь при условии, что представать он будет в роли плебея, чьи предки долго и губительно впитывали в себя генетическое наследие варваров. Умберто и сам понимал, что как «римлянин» внешностью он не вышел, однако связанные с этим терзания развеялись вместе с юношескими грезами.

– Если учесть, что речь идет о боевом корабле, а не о танковом корпусе, то, пожалуй, придется… – неохотно признал тем временем фон Шмидт.

– Согласен, «Джулио Чезаре» крупно не повезло, поскольку еще в сороковом году, в первом же бою, он принял в борт один из снарядов ушлого «англичанина», потеряв при этом более сотни своих моряков и едва справившись с пожаром.

– Ну а потом, – не собирался барон щадить самолюбие бывшего морского легионера «Джулио Чезаре», – на одной из верфей его снова с трудом привели в боевое состояние. Но только для того, чтобы уже в январе 1942 года, в самый разгар Великой войны, превратить в плавучую казарму, а затем – и в плавучий госпиталь, в ипостаси которого, прикрываясь крестом милосердия, линкор так и пребывал, вплоть до завершения боев.

– То есть до падения Рейхстага и полной капитуляции рейха, – мстительно напомнил Сантароне фон Шмидту, никогда особо не отличавшемуся ни манерами, ни словесной деликатностью.

– Впрочем, – невозмутимо пробубнил барон, – все эти обстоятельства ничуть не умаляют главного достоинства нашего могучего ветерана «Джулио Чезаре» – представать перед взорами таких дилетантов, как я, символом морского величия Италии. Но лишь таких дилетантов, как я.

Грустные, едва уловимые улыбки, которыми офицеры осенили свои лица, напоминали улыбки пистолетных дуэлянтов после обмена «промахами».

2

Январь 1949 года. Албанский конвой.

Борт флагманского крейсера «Краснодон»

К албанским берегам конвой под командованием контр-адмирала Ставинского приближался на рассвете. Преодолев пять морей[5], на каждом из которых их терзали лютые штормы, крейсер «Краснодон», эсминцы «Удалой» и «Бойкий», морской буксир «Керчь» и лишь недавно спущенная на воду субмарина «К-112» держали теперь курс на северо-западную оконечность албанского полуострова Карабуруни.

Оставив позади себя бурные воды Ионического моря и зеленовато-серые скалы греческого острова Отони, они яростно вторгались в просторы залитой лучами утреннего солнца Адриатики. При этом черноморцы были приятно удивлены, убедившись, что пролив Отранто, который им следовало прочертить форштевнями своих кораблей, прежде чем оказаться под защитой прибрежного хребта, в самом деле, как и предвещали синоптики, предстает перед ними на удивление тихим, не по-февральски теплым и заманчиво лазурным. Каковым, собственно, и должен выглядеть пролив, омывающий земли никем из команды конвоя не виденной, однако же такой романтически знойной Италии.

– Справа по курсу – Карабурунинский маяк, впереди – остров Сазани, стратегически прикрывающий вход во Влёрский залив, – лишь на минуту оторвавшись от бинокля, доложил штурман Штадов, стоявший на командном мостике слева от контр-адмирала.

– К слову, очень удобно островок этот расположен, – заметил начальник службы безопасности конвоя подполковник контрразведки Дмитрий Гайдук[6], давно смирившийся с тем, что, с легкой руки адмирала, офицеры крейсера называли его просто «флотским чекистом». – Стратегически удобно. Прикрыть бы албанцам бетонными колпаками да зенитками пару размещенных на нем береговых батарей, и держаться можно, как на мощной морской твердыне.

– Вполне очевидный факт, – охотно поддержал его капитан третьего ранга Штадов. – Классика береговой обороны. Любая военно-морская база могла бы позавидовать существованию у входа в залив такой природной крепости, или форта – что не так уж и важно.