Гневное небо Испании

Рассказал Филипп Александрович о героическом труде испанского народа в тылу, о многочисленных проявлениях чувства братской любви испанских рабочих и крестьян к советским людям, ленинской партии и правительству нашей страны.

— Трудовая, революционная Испания, — подчеркнул Агальцов, — высоко ценит помощь, оказываемую ей Советским Союзом.

С радостным волнением слушали мы сообщение товарища Мартина о том, что сотни испанских ребятишек благополучно доставлены в Ленинград. Их эвакуировали из разоренных и испепеленных фашистами районов. Мы то знали, сколько горя и страданий выпало на долю ни в чем не повинных ребят. Теперь им ничто не грозило. Их с любовью и теплотой встретили советские люди, окружили заботой и вниманием.

Уже высоко взошла луна в испанском небе, когда закончилась наша встреча и беседа с Птухиным и Агальцовым.

Мы отправились спать. А заснули не скоро. Долго я слышал, как товарищи ворочались в постелях. Вздыхали потихоньку. Бормотали что-то. Мне думалось, что стоит донести голову до подушки, как сон сморит меня. Да не тут-то было.

Конечно, спасибо Птухину и Агальцову за справедливость, с какой они высказали претензии, разбирая наш бой. Добрые они дали наставления. А ведь я, как командир эскадрильи, допустивший промахи, заслуживал строгого порицания. Сейчас я мог со всей строгостью, не кривя душой, осмыслить свои промашки. Увлекшись преследованием первой группы «фиатов», что греха таить, я стремился в первом же бою открыть личный счет сбитых самолетов. И не сумел преодолеть это эгоистическое желание.

Ладно, летчик в пылу боя, в горячке первой серьезной схватки с врагом мог забыться, и его не трудно понять. Но я-то — командир — не имел права забываться. Чем сложней, трудней обстановка, тем острее я обязан помнить о своем положении командира, от действий которого зависит успех эскадрильи.

Уже, наверное, далеко за полночь, извертевшись на кровати, я все-таки пришел, как мне подумалось, к правильному решению. Нет толка, пользы от того, что занимаешься лишь самобичеванием, казнишь себя за ошибки, машешь кулаками после драки. Нужно извлечь урок, больше не допускать промахов. Понятно, на сей раз мне начальство сделало скидку, учло, что не имею достаточного боевого опыта. А в дальнейшем? Подобных скидок сам себе не прощу.

Мне захотелось разобраться, что я чувствовал во время боя. Когда по бронеспинке ударили пули, выпушенные по мне противником, я осознал, чем мне это грозит. Рост у меня — метр восемьдесят пять сантиметров. В плечах — если не косая сажень, то около того. Когда сижу в кабине, голова и плечи вылезают за бронеспинку, не вписываются в ее габариты. Раньше я считал, мол, это даже удобно — лучше обзор. А тут, когда пули забили по броне, захотелось стать этаким маленьким, хотя бы таким, чтоб бронеспинка прикрыла меня всего.

Одновременно с ударами по бронеспинке полетели в лицо осколки стекла от разбитых приборов. Тогда я в следующее мгновение бросаю машину вправо и вниз. Оглядываюсь. На хвосте, метрах в ста, вижу «фиат». Вторая очередь трассирующих пуль прошла левее. Враг продолжает преследовать меня, идет следом. Беру ручку на себя, бросаю самолет вверх. Перегрузка значительная. Перед взором «салют» из разноцветных звездочек. На вертикали снова оборачиваюсь: «фиат» остался внизу. Хорошо. Тренировка, которую прошел я у Николая Иванова, не напрасна. Больше я себе в хвост противника не допускаю.

Летчики, с которыми я разговаривал, отмечали, что без отработки с Николаем Ивановым боя на вертикалях им было бы значительно труднее бороться с немецкими, итальянскими, франкистскими летчиками, имевшими намного больше истребителей, чем республиканские войска. Моторы наших машин были сильнее, чем вражеских. Выходя на вертикаль с большей скоростью и обладая большей мощностью двигателя, мы имели превосходство в наборе высоты. Машины противника скорее зависали и, чтобы не потерять скорости и не сорваться в штопор, были вынуждены раньше заканчивать набор высоты. Мы же, заметив это отставание, выходили на боевой разворот и били потерявших скорость, зависших противников.

Положение изменилось, вернее, стабилизировалось, когда на фронте появились «Мессершмитты-109», обладавшие столь же мощным двигателем. Однако немецкие машины оказались лучше вооружены, чем наши. Но к этому вопросу еще придется вернуться.

По мнению летчиков, отработка боя на вертикалях в «мирных» условиях фронтового тыла еще не дает гарантии, что в сложных боевых условиях пилот сможет, обязательно сможет уйти от противника или победить его. В настоящем, а не в тренировочном бою успех зависит от воспитанных в человеке качеств, и прежде всего волевых: от быстроты реакции, уверенности в своих силах, жажды победы, презрения к смерти. Бесшабашным молодечеством — нам все нипочем — не достигнешь успеха.

Вывод напрашивался один: больше обращать внимания на инстинктивную реакцию самосохранения.