Гнёзда Химер

После того как они отбыли, я тут же потребовал, чтобы нам дали чего-нибудь перекусить — безрезультатно! Я несколько раз повторил приказ. Уже начал злиться и только потом вспомнил, что меня никто не понимает.

— Переведи, пожалуйста, — попросил я Куганну.

— Ладно, — с готовностью откликнулся он. Скороговоркой что-то объяснил рабам, они тут же ринулись за припасами.

— Спасибо! — сказал я своему переводчику. — Что бы я без тебя делал?!

— Ничего из ряда вон выходящего. Просто тебе пришлось бы подняться на ноги и самому взять все, что требуется, — добродушно проворчал он. — Запомни на будущее: когда хочешь слегка перекусить, как мы сейчас, нужно сказать «пасику», а если надо плотно пообедать — «макха-ракха». А если хочешь серьезно попировать в компании друзей, с оркестром и танцовщицами, тогда — «умэ люля».

«Пасику», «макха-ракха», «умэ люля», — послушно повторил я и почувствовал, что действительно запомнил. — Здорово! А если я захочу пить?

«Цнух-цнух», — перевел он. — А если тебе нужен не просто кувшин с водой, а большой выбор разных напитков, надо сказать: «укхра хуна».

— Хорошо… А если я захочу, чтобы развели огонь?

— Это смотря для чего тебе нужен огонь, — серьезно ответил Куганна. — Если для приготовления пищи, то «шопп», если для тепла и света — «хиис», а если ты захочешь поджечь лес или просто дом своего врага, тогда — «марах». Это слово не из бунабского языка, а из древнего языка Масанха… Но мы пользуемся некоторыми хорошими древними словами.

«Марах» — похоже на «мараха», — заметил я.

— И это не случайно. Все Мараха сотканы из особого невидимого огня, столь же опасного, как пламя лесного пожара. Это сложно объяснить, но поверь мне на слово, так оно и есть!

— Эй, а ты откуда это знаешь, дружище? — опешил я. — Что, ты какой-нибудь великий жрец и путешествуешь инкогнито?

— Не говори ерунду, — буркнул он. — Если бы я был «великим жрецом», я бы не бродил пешком по лесу — нашел дурака!.. Вообще-то я хотел стать жрецом, когда был молодой, и даже выдержал первые испытания. Еще немного, и стал бы пагасой, а почти любой пагаса рано или поздно становится пагой… Но я вовремя понял, что это дело мне не по душе. А вот кое-чему научиться успел, это правда.

— Да уж, — я озадаченно покачал головой.

— Хочешь еще что-нибудь выучить, пока есть время? — спросил Куганна. — Пригодится!

Я с энтузиазмом кивнул. Следующие три часа пролетели незаметно, а когда наступила ночь, я знал, что ее имя на бунабском языке — «каш». Не могу сказать, что я уже был готов вести продолжительные вдумчивые беседы, но вполне мог прочитать короткую, грамматически неправильную, но вполне внятную лекцию о своих насущных потребностях. Более того, я специально подготовился к встрече с Хэхэльфом. У меня были амбициозные планы: я собирался удивить своего невозмутимого друга и его бунабских приятелей.

Они вернулись с охоты довольные, разгоряченные — как деревенские мальчишки, совершившие удачный налет на чужую бахчу. Их добыча — не слишком крупное черное животное, немного похожее на поджарую свинью, бунаба называли его чечубечу — немедленно отправилась на огонь, причем слуги развели новый костер, вместо того чтобы воспользоваться тем, возле которого сидели мы с Куганной. Очевидно, у них с этим действительно было строго: один огонь — для того, чтобы греться, другой — для приготовления пищи. Лентяй во мне бунтовал против такого роскошества, а поэт — умилялся.

— Угостите голодного демона кусочком убиенного обитателя этого леса? — весело спросил я Хэхэльфа.

— Посмотрим на твое поведение, — в тон мне откликнулся он. — Вообще-то лентяи должны ложиться спать с пустым брюхом…

Именно этого я и ждал.

— Гангэ ундэ алля! — гордо ответствовал я. Эту короткую, но емкую отповедь можно было приблизительно перевести как: «Нет — и не надо, зато я никому ничего не буду должен». Впрочем, самым удачным переводом была бы сакраментальная фраза знаменитого исландца Греттира Асмундсона: «Нет подарка — не надо и отдарка».

Я специально попросил Куганну подобрать мне самый достойный ответ на случай отказа, и мой хитроумный консультант заверил меня, что лучшей реплики, чем «Гангэ ундэ алля», просто быть не может.

Мое выступление произвело сногсшибательный эффект, немая сцена вышла не хуже, чем в финале «Ревизора». Распахнувшийся рот Хэхэльфа — это еще что! Впервые в жизни мне довелось лицезреть очень удивленного человека бунабской национальности. Зрелище сие не поддается вербальному описанию. Остается добавить, что удивленных бунаба вокруг было множество: ламна-ку-аку Кект, его личные рабы, наша доблестная вооруженная охрана и даже сонные хуса, которые уже давно не подавали никаких признаков жизни, разве что вяло похрустывали, пережевывая какую-то снедь из бесчисленных тюков.

Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, потом Хэхэльф кое-как победил свою нижнюю челюсть, отвисшую от изумления, и набросился на меня с расспросами. У него были две генеральные версии: что я с самого начала умел говорить по-бунабски и зачем-то морочил ему голову или же просто нажрался кумафэги и выучил язык за один присест.