Гнездо аиста

Все еще ощущая приятную прохладу мокрой рубашки, Павел оглянулся и увидел шагающего через пастбище цыгана Иожко. Цыган объявился тут в первый раз вчера вечером — его приманил огонек костра, у которого сидели Павел с Демко. Теперь Иожко вынырнул из зарослей шиповника, неся что-то в узле.

— Что там у тебя? — спросил Павел, когда Иожко подошел к ним.

— Кукурузные початки, — ответил цыган, улыбаясь. — Знаешь, какие они вкусные, если их испечь?..

— Покажи, — сказал Павел.

Молодые кукурузные початки в желто-зеленой рубашке из листьев были мягкими и сочными: на концах их выбивались густые кисточки из нежных, бледных волосков.

— Так это ты у нас кукурузу таскаешь? — спросил Павел.

— Я же о вас заботился, — ответил Иожко.

— Знаю, знаю, — весело сказал Павел. Ему хотелось подшутить над цыганом, но вдруг, что-то вспомнив, он спросил уже без улыбки: — А как с картошкой? Она растет тут поблизости? Похоже, что за нижним колодцем или у скрещения дорог сажали жабянцы?

Иожко сперва смутил вопрос Павла; вообще с деревенскими Иожко всегда был начеку. Он искоса недоверчиво поглядел на Павла и вдруг сообразил, что сейчас та самая исключительная ситуация, когда можно говорить правду.

— Да ты что! Ближайшее картофельное поле — за Дубиной, потом идет овес и опять картошка. Там Ковач из Жабян посадил ее на целую неделю раньше.

— В самом деле?! — удивился Павел. — А из тебя, Иожко, определенно вышел бы отличный председатель кооператива. Бьюсь об заклад, что Иван наш таких сведений не имеет.

Цыган с явным удовольствием выслушал похвалу и, прищурив глаза, в которых вдруг блеснула усмешка, заявил:

— Если понадобится, мы можем вам кое в чем помочь. Могли бы посторожить вашу кукурузу.

Павел внимательно посмотрел в лицо Иожке, но оно было сама простота и невинность.

— От кого же ты хочешь ее охранять?

— Да хотя бы от Эмиля Матуха. Вот ехал он недавно на телеге из Жабян и нарезал себе вашей кукурузы, а сказал, что, мол, везет ее от дядюшки. Наверно, хотел запасти себе кормов, прежде чем ехать в Прагу, — глядя в глаза Павлу, говорил Иожко.

— Ты что же, не любишь Эмиля?

— Нет, просто я не хочу, чтобы потом все свалили на нас, — спокойно ответил цыган. — Ты как считаешь, вернется эта делегация? Если бы его там упрятали в каталажку, вреда бы не было. А если бы его переехала машина с мусором, или сошел с рельсов поезд, на котором он едет, или кто-нибудь забыл нож у него между ребер, а потом мертвого зашил бы в брюхо дохлого коня, так тоже беды не было бы.

— Ты столько хорошего пожелал ему… За что ж ты на него так обозлился? — спросил Иван.

— За многое. Когда нас товарищ из района послал забирать у Хабы коров, он со злости наступил сапожищем моей двоюродной сестренке на ногу, да так, что палец ей сломал… Ну, сторожить вам кукурузу?

— Из-за того, что на Эмиля разозлился?

Цыган кивнул и, усмехнувшись, добавил:

— Конечно, в награду мы и для себя малость наломаем.

— Послушай, Иожко, да ты прирожденный дипломат. Предлагаешь делать то, что давно уже и так делаешь, — весело сказал Павел.

— Сигареты у тебя нет? — широко улыбнувшись, спросил Иожко.

Павел достал сигарету, тот закурил, взял свой узел и поплелся под навес.

Держа кнут в руке, Павел поглядывал, что делается на лугу. Демко шел за стадом, набивая на ходу трубку. Что у этого старика на уме? Затащил меня сюда, его ведь была идея, а из самого и слова не выжмешь. Ошалеть тут в поле можно. Спасибо, Иожко забрел.

Куда же мы их теперь погоним, старикан? Может, к Турецкой Могиле? — думал, наблюдая за Демко, Павел.

— Эге-ге! — звучно крикнул он, приставив ко рту ладони, и показал Демко на невысокий холм, поросший кустарником. Там еще оставалось немного сочной травы, и стадо не разбегалось. Демко в знак согласия тоже поднял палку. Они погнали стадо к холму.

Демко — маленький, коренастый, с редкой седоватой бороденкой, в надвинутой на лоб старой шляпе, шагал сзади. Его мучило жаркое солнце. С самого утра оно жгло ему шею и плечи, глаза его слезились, и он то и дело утирал ладонью слезы.

Вокруг простиралась спокойная и знойная тишина пастбища. Но нагретая трава, запах подсыхающего клевера будили в памяти Демко другие образы. Неужели уже минуло пятьдесят лет?

Он лежал тогда в траве, рубашка на локтях и штаны на коленях были у него разодраны, в стороне у кучи камней грелись желто-зеленые ящерицы. Было ему шесть лет, и он уже пас коров. По дороге ехала телега, и кто-то крикнул: «Андрей, отца забодал бык!» Он бросился к телеге. Отца везли к доктору: солома, на которой он лежал, была красной, а лицо желтым, как солома… Такую же кроваво-красную солому он видел потом еще раз. Господи, как же называлась эта деревня? Там после боя подбирали раненых и уносили в амбар. Больше их некуда было класть.

А в Корее вчера прекратили огонь, вдруг почему-то пришло ему в голову.

Это удар для тамошних бандитов. И для наших бандитов в Трнавке — тоже удар под ребро. Войны не будет, и это поможет нам.