Гнездо Феникса

Марси, растерявшись, сделала книксен и открыла рот, чтобы поздороваться, но только жалко пискнула. Старик безразлично усмехнулся.

– Мне сто лет, – сказал он, словно продолжал прерванную беседу. – Я здесь один. Наверное, мне следовало бы умереть молодым. Тогда я стал бы легендой. А теперь я – анекдот. Архаизм, пережиток. Я никому не нужен. Вот вам я нужен? – Девушка, часто мигая круглыми глазами, кивнула. – Не лгите, дитя. Петипа мог позволить себе жить столько же, сколько и я. Его эпоха была медленной. Дягилеву достало без малого шестидесяти. Баланчин успокоился, не дотянув до восьмидесяти. В его годы я тоже достиг пределов славы. Теперь мне сто лет, я жив и не знаю, когда умру. Свою славу я давно пережил. Почему вы стоите? Я не король, чтобы в моем присутствии нельзя было сидеть.

Кратов нашарил за собой кресло, придвинул его Марси и стал с ней рядом.

– Меня зовут Константин Кратов, – сказал он.

– А меня – Милан Креатор, – заявил старик. – Милан Созидатель… Наши имена созвучны. Хотя сейчас меня, наверное, никто так не называет. Я уже давно не способен что-то созидать. Любопытно, упоминают ли энциклопедии искусств мое имя? Двадцать лет назад упоминали, я проверял. А теперь даже не знаю, как это делается. Впрочем, теперь не принято вычеркивать информацию, даже если она стала бесполезна… Там, – он простер руку к зашторенному окну, – все переменилось. Никто не танцует так, как я учил. Никто не живет так, как я мечтал. Люди не научились говорить телом. Моя «Лингва пластика» никому не пригодилась. Я сижу здесь, как фараон, которого по недоразумению замуровали в пирамиде заживо. Даже эта побрякушка, – Милан кивнул на видеобраслет, что небрежно валялся на столике рядом с канделябром, – смеет не повиноваться мне. Я пытаюсь призвать моих учеников, чтобы они добыли мне чашу с ядом. Никто не отвечает… А может быть, я разучился с ним обращаться. Не сердитесь, что я много болтаю. Мне не с кем говорить в своей пирамиде. С собой мне не о чем говорить, все давно уже выяснено до мелочей. А эта дурочка Ламия, – кошка прянула ухом, – меня не понимает. Или не хочет. У нее свои заботы.

– Разве Рашида не живет с вами? – осторожно спросил Кратов.

– Живет, – кивнул старик. – Но не со мной. Возле меня – так будет правильно. Я здесь, а она где-то рядом. Я не вижу ее неделями, месяцами. Я не знаю, что творится в ее жизни, и ровно столько же она знает обо мне. Однажды я не видел ее целый год. А потом она зашла ко мне, словно исчезла только вчера, бросила: «Привет!» – и снова сгинула. Когда я умру, она узнает об этом от посторонних. Или не узнает, пока случайно не забредет в мою комнату и не наткнется на мумию. Вы были с ней знакомы?

– Да. Правда, очень давно.

– Все так говорят. Иногда сюда приходят люди, чтобы повидать ее. И натыкаются на меня. Она возникает в чьей-то жизни, как вспышка, как аэролит, а затем пропадает из нее навсегда. Но люди не хотят верить тому, что ее уже не вернуть, что аэролит не сгорает дважды, и приходят сюда. И не застают ее. А я им не нужен. Верно, с вами приключилось то же?

– Мы не виделись с ней двадцать лет.

Милан Зоравица сдвинул седые брови, что-то прикидывая.

– Вы – из Галактики, – сказал он уверенно.

Кратов кивнул и покосился на Марси. Та сидела в своем кресле, затиснув ладошки между колен, и напряженно впитывала каждое слово.

– Двадцать лет назад Рашида ушла в Галактику, – произнес Милан. – Оттуда она вернулась израненной. Я так ничего и не выведал у нее. Знаю только, что она пережила там великий ужас, великую любовь и великое предательство. Одному человеку столько не по силам. Если бы она избежала любого… Ей никто не помог тогда. Она и отвергала всякую помощь. Друзей у нее никогда не было. Приятелей она прогнала. А тот, чью помощь она приняла бы, отвернулся от нее. С тех пор моя дочь сжигает себя, сжигает свою душу. Ей не нужен никто в этом мире. Она берет все для удовольствия, но не испытывает его подолгу. Она уже не способна остановиться и летит по жизни неведомо куда. В какую-то пропасть, ведомую лишь ей одной. Как будто прошлое гонится за ней.

Милан вдруг улыбнулся.

– Когда-то здесь было шумно, – сказал он. – Днем и ночью сюда спешили люди. Им не хватало места, и они выплескивались на окрестные холмы. Мы творили наше будущее. Мы фантазировали и безумствовали! Аэробалет, аквабалет, гравибалет, «Лингва пластика»… Это будущее оказалось не нашим. Я и сам все забыл. И теперь здесь обитают двое. Милан Креатор, который никому не нужен, и его дочь, которой не нужен никто. Почему вы все время молчите?

– Я… я напрасно сюда пришел, – пробормотал Кратов.

– Это вы были с моей Рашидой, когда все испытания небес обрушилось на нее.

– Да, я был с ней в том полете.

– И это вы бросили ее в одиночестве.

– Я не предполагал… Я был молод. Откуда мне было знать… – Кратов вдруг осознал, что выглядит жалко, и с отвращением оборвал свой лепет.

– Убирайтесь.