Гнездо орла

Проходя по одному из цехов, Лей, как обычно, разговаривал с рабочими, осматривал станки. От сопровождающих его чиновников своего аппарата он всегда требовал, чтобы они не толклись без толку вокруг и не мешали ему, а, разойдясь по объекту, тоже разговаривали с людьми. Те так и делали, время от времени опять собираясь вокруг шефа.

Находившиеся неподалеку от Лея видели, как он неожиданно, сильно вздрогнув, замер на несколько мгновений, а затем упал на руки успевших подхватить его сотрудников. Никто ничего не понял. Кто-то крикнул, что нужен лед, кто-то поднял с пола стальную отливку в виде толстого стального прута, говоря, что ею рейхсляйтера только что ударило по обеим ногам, кто-то крикнул о покушении… Состояние самого Лея было ужасное: весь белый, в холодном поту, он корчился от боли, не в состоянии выговорить ни слова.

Один из сотрудников, негласно выполняющий роль телохранителя, имел при себе лекарства, шприцы и ампулы с обезболивающим. Он сделал Лею укол, и того почти без сознания увезли в клинику Карла Брандта. После чего началась свистопляска: подоспели СС во главе с самим рейхсфюрером, имевшим серьезные намерения.

Выслушав, Гитлер в недоумении посмотрел на Гесса; тот тоже не понимал, откуда, например, взялся стальной прут. Оказалось, что такие отливки иногда вылетали из тисков, поэтому техника безопасности запрещала ходить и стоять в определенных местах. Гитлер и Гесс снова переглянулись.

— Так, может быть… — начал Гесс. Он не успел договорить; вышел Брандт, как будто даже веселый, и сообщил, что у Лея на редкость прочные кости: при таком ударе — ни переломов, ни трещин.

— Что же все-таки с ним? — недоумевал Гитлер.

— Чертовски не повезло, — вздохнул Брандт. — Я знаю два рода боли, которые почти невозможно вытерпеть, поскольку они не отключают сознания — проникающее ранение в живот и такой вот удар по костям голени.

— Он в сознании? — спросил Рудольф.

— Да, в полном. Пишет объяснение случившегося. Но это ненадолго… Боль вот-вот вернется, а он отказывается от уколов.

Гитлер, Гесс и Бош вошли к Лею, который быстро писал что-то, лежа на спине; лист бумаги держал перед ним ассистент Брандта. Он сразу попросил Гесса и Боша своими подписями засвидетельствовать, что он дает показания в здравом уме и твердой памяти. «Иначе на Гиммлера не подействует», — добавил он.

— Я же говорил, что это недоразумение, несчастный случай! — воскликнул Бош.

— Роберт, что с вами произошло? — спросил Гитлер. — Если вы можете говорить и помните…

— Могу и помню, — кивнул Лей. — Только, пожалуйста, прежде подпишите и отправьте Гиммлеру, пока еще не поздно дать задний ход. А я… просто болван, — продолжал он, когда его просьбу выполнили. — Мне сто раз было сказано, где нельзя стоять, а я… Вот и получил. — Он облизнул искусанные в кровь губы и повернулся к Бошу. — А что, уже началось?

— Я сейчас же вернусь на завод, — кивнул тот. — Я надеюсь, все уладится.

Когда они на несколько минут остались втроем, Лей прямо посмотрел на фюрера. Самочувствие у него, как и предупреждал Брандт, ухудшалось на глазах: на лбу выступил обильный пот, дыхание становилось прерывистым.

— Я знаю, что Гиммлер перед съездом искал случай для общенациональной истерики по типу «бухаринского дела». Но пусть работает с кем-нибудь другим. А я… не хочу. Не хочу!

Гитлер молчал. Случай и впрямь был удобный, словно приготовленный на заказ, и это «не хочу» выглядело, как каприз.

А Гитлер капризов не любил.

Сухо кивнув Лею, фюрер повернулся к дверям, в которых тотчас же появился Брандт. Выходя, Гесс почувствовал спиной взгляд Лея.

Гесс проводил Гитлера до машины. Поняв, что Рудольф хочет остаться, Гитлер поджал губы. Это выражение на его лице было хорошо знакомо всем, имевшим возможность наблюдать фюрера в повседневности. Лицо словно леденело изнутри; в серо-голубых глазах — льдины, губы заморожены. «Абсолютный холод», — сказал о таком Адольфе покойный Грегор Штрассер.

Гитлер уехал. Гесс возвратился в палату. Лей по-прежнему отказывался от обезболивающих. Брандт сказал, что он потребовал телефон.

— Я не вполне понимаю, что происходит, — сказал Брандт Гессу. — Но такие нагрузки на сердце недопустимы. Нельзя ли как-то пойти ему навстречу или… хотя бы сделать вид?

«Сделать вид», что общенациональная истерика отменяется, было невозможно: у Лея имелись надежные осведомители.

— Что тебе так претит? — спросил Гесс Роберта, который лежал, закрыв руками лицо. — У Гиммлера есть реальные заговорщики, конкретное дело. Там все чисто — он поклялся. Он всего лишь, как бы это сказать, выстроит драматургию, задаст единство времени и места, украсит сюжет твоей яркой личностью…

— Иди на х…, — отчетливо произнес Лей.