Гнездо Седого Ворона

Сын вождя не смел поднять глаз, он видел, как растекается по полу алая лужица. Оторопь сковала его тело, сердце колотилось в клетке ребер, точно рвущаяся на волю птица. Когда халиф потянул легендарный Шамшир из ножен, мальчишка решил, что настал его смертный час и начал шептать молитву. Но Творец Предвечный защитил его, и удара не последовало. Вместо этого халиф, прославленный и преславный, разрезал себе ладонь левой руки — руки лукавства — и поил черную землю искупительной кровью.

«Что же будет, если Аттила лжец, если он не тот, за кого себя выдает? Народы, собранные им, словно пальцы в единый кулак, на мече истинной веры, вновь схватятся между собой, убивая и грабя. Те, кто вчера еще клялся Аттиле в незыблемой верности, первыми обнажат клинки, дерзнув притязать на главенство!»

В своем праве Эргез не сомневался. Провидение указало на это в который раз, ниспослав Гонца Небесного Знамения на его землю. Но даже об заклад можно не биться, далеко не все примут выбор небес. И уж точно не примут, если хоть в малой степени заподозрят, что Аттила — лишь обычный, дряхлый, выживший из ума старик.

Первым среди мятежников, конечно, станет Шерхан с Крыши Мира, с предгорий Великого Хребта. Тот числит себя первейшим: он командовал стражами Пророка еще в ту пору, когда Эргез лишь учился владеть оружием. Под его началом он когда-то делал первые шаги на кровавом пути утверждения Истинной Веры. Когда бы не предатель-сын, быть может, и по сей день Шерхан стоял бы за плечом Аттилы. Но измена — грех, не знающий прощения!

Он вспомнил мрачную физиономию соперника — злобного, невероятно сильного и бесконечно яростного в атаке, беспощадного ко всякому, посмевшему встать на пути. Не останови его в тот скорбный день Аттила, он бы и сына родного не пожалел. Но Пророк мудр и милосерден: обреченный на заслуженную гибель, этот потерявший разум мальчишка получил шанс заслужить прощение.

Вот только отец его с той поры больше не возглавлял гвардию Несокрушимых. Но быть наместником провинции, хоть и не самой людной, поросшей бесконечными лесами, полными диких тварей и непролазных болот, — тоже высокая честь. А уж горы Великого Хребта, непроходимые для войска, так и вовсе стоят естественной неодолимой стеной, отделяя его земли от остального мира.

«Этот возьмется за оружие, непременно возьмется».

Образ ненавистного противника не выходил из головы: черная с проседью длинная борода, хищный прищур глубоких, словно вечная тьма, глаз, сжатые до мертвенной бледности губы… Жесткий поединок взглядов в тот миг, когда Аттила объявил, что вот-вот сложит бремя власти… Сомнений нет, следует ждать удара из-за подпирающих небо гор, внезапного, точно прыжок тигра.

Ко всему прочему, Шерхан не простит, что именно ему, Эргезу, Пророк отдал во власть его сына, обреченное на изгнание отродье наместника Крыши Мира.

«Я должен нанести удар первым, — холодно подумал Эргез, обтирая клинок полой ватного халата. — Не дать шанса смутьяну! Захватить тайный дворец Аттилы, место средоточия его власти. Пока шаткий мир не перерос в праведную войну, следует подготовиться. А пока…»

Он перевел взгляд на покорного своей участи гонца:

— Скачи к отцу. Пусть его люди строят надежную гать к неуязвимому посланнику небес и пусть угождают ему с радостью и покорством, как изголодавшаяся по ласкам наложница своему господину.

* * *

Нуралиев поглядел на старца и виновато склонил голову.

— Прости, Хранитель Знаний. Я вспылил. Кто-то здесь, совсем рядом, водит нас за нос, смеется в лицо, и при этом остается безнаказанным!

— Ты верно говоришь, — согласился Библиотекарь. — Но это имеет как отрицательные, так и положительные стороны.

— Положительные? Какие же?

— Человеку трудно жить в постоянном напряжении. Если он убеждается в собственной безнаказанности, то со временем теряет бдительность и начинает делать ошибки, оставаясь в полной уверенности, что поступает правильно. Наш враг, судя по всему, живет здесь уже давно, и до сего дня никто его ни в чем не заподозрил.

— И что же? Прикажешь ждать, когда он сам подставится?! У нас нет времени! — снова завелся лейтенант.

— У человека вообще нет времени. Мы погружены в него, как рыба в воду, а вовсе не властвуем над ним. Скорее оно повелевает человеком, но делает это с пугающим равнодушием. Слейся с ним воедино, позаботься о том, чтобы плыть, и не отвлекайся на измерения.

Конечно, мы не можем и не будем ждать. Но ведь и противник не имеет в запасе вечности. Он вынужден действовать быстро и не всегда осмотрительно, а значит — идти на риск. Он уже рисковал там, на стене, устраняя свидетеля. Надо бы вновь заставить неизвестного нам врага поторопиться и совершить ошибку.

— Заставить совершить ошибку? — переспросил Нуралиев. — Но каким образом? Мы представления не имеем, где притаился наш враг!

— Мы знаем, что у нас есть враг. Это уже немало.

— Пустые слова!