Гнилая топь

— Еще никуда ни приехали. А курить, чтоб ты знал, надо в тиши и спокойствии. Вот в башне не удалось, так хоть в том зимовье, про которое Велислав говорил, подымлю всласть. А сейчас? — старик разочарованно махнул рукой. — Сейчас совсем не тот вкус будет. Да и не хочу лесных жителей дымом пугать — уж больно едок. А чистое дыхание смрадной вонью лишний раз поганить совсем не к чему.

Дружинник опять ухнул:

— Ну и выражаешься ты, Любомысл! Белы ноженьки… Чистое дыхание… Где ты только набрался такого?

— А нигде, Прозор, — ответил старик. — Само пришло. Вот будет тебе лет, столько, сколько мне, и ты будешь красиво и складно говорить. А пока еще рано — молод ты… Так вот, — продолжил Любомысл, — ушел я из корчмы с проигрышем, и трезвый. А как домой, то есть в княжеские палаты добрался — не помню. Это леший мне память отшиб, чтобы значит, я не очень переживал, и не мешал ему в том деле, за которым он в город пришел.

— А за каким таким делом, Любомысл? — сгорая от любопытства, спросил Добромил. Мальчика настолько захватил рассказ пестуна, что он совсем позабыл о страшной ночи, о нежити, вышедшей из древнего болота. Как это свойственно молодости — все прошлое, все страхи куда-то бесследно улетучились. Осталось настоящее.

Старик прокашлялся перед тем, как рассказать продолжение занятной истории. Он и сам тогда не сразу понял, что ему повезло сразиться в карты с лешим. Это до него дошло потом.

— А вот дальше, Добромил, и начинается самое интересное. Я только потом догадался, что моим карточным противником был никто иной, как леший. Только когда я с ним играл, он таким щеголем выглядел! Так богато разоделся, что не всякий богатый сидонский негоциант, то есть, по нашему, торговец, может себе позволить так нарядится. Кафтан парчовый цветными нитями расшит, сафьяновые сапоги… В общем — наряд замечательный! Тебе под стать. Ведь ты же князь. Ну, так вот… На следующее утро я опять отправляюсь на прогулку по Виннете, на пристань заглядываю. И что узнаю? А, оказывается, ушел тот сидонский корабль, на котором богатые купцы в город пришли. И причем пошел он не дальше — в Альтиду, а обратно — восвояси отправился. Так купцы нечего и не купили у нас в городе — пустыми обратно отправились. Да у нас и крепость-то не особо торговая, с Триградом не сравнить. Но дело не в том. Стоило ли такой путь проделать, чтоб порожними возвращаться?!

— Это ты к чему, говоришь Любомысл? — заинтересованно спросил Прозор. — Ну-ка, поясни!

— А к тому, что проигрались эти самые негоцианты в пух и прах! Все, кто в корчме в тот вечер сидел, видели. Лешему проигрались! Вот к чему я речь веду. Дело, оказывается, вот в чем, — загадочно сказал старик. — К вечеру в Виннету пришла большая охотничья ватага. И привезла она с собой шесть огромных возов, набитых звериными шкуркам. Это не венды были, нет. Оказывается, это охотники с Оловянных островов. Они, оказывается, со старшинам родов договорились — одну зиму поохотится в наших лесах. Взамен охотники отдавали вендским родам одну десятую часть добычи. Помнишь такое?

— Ну-ну! — заинтересованно протянул Прозор. — Я хоть тогда совсем молодым был, почти как наши парни, чуть постарше, — он кивнул на Милована и Борко, — но кое-что о той истории слышал. Ну-ка ребята, — обратился Прозор к парням, — навострите уши, кажется, сейчас мы узнаем, чем кончилось то, что загадкой оставалось. Продолжай, Любомысл!

— Охотники эти с Оловянных островов всю зиму зверя били в наших лесах. Да не как-нибудь, например, как мы охотимся, бережливо и жалеючи, — а безжалостно. Эти сидонские купчины, что с лешим в карты играли, снабдили охотников хитрыми ловушками и силками. Ловушки те из железа сделаны, с тупыми, чтоб шкурку не попортить, и с заостренными шипами. На разного зверя — страшные, давящие. В общем, если какой-нибудь зверек в них угодит, то его мучительная смерть ожидает. И не сразу, а через несколько дней. Несколько дней в тела зверьков холодное железо впивалось. Ведь эти так называемые охотнички не каждый день ловушки обходили, чтобы жертвы из них забирать.

— Капканы называются такие ловушки. Слышал, — вставил богатырь. — Если бы не договоренность с этими охотничками, то мы бы сразу им из леса путь — куда подальше! — указали. Наши старшины не знали, что они так жестоко зверя бить станут. Но договор — есть договор, а вендское слово нерушимо. Конечно, мех наших зверьков ценится, но не столько же, чтобы из-за него живность на такие муки обрекать. А все для того, чтоб полудохлые иноземные бабы могли свои тела в наши меха кутать! Будто холодно у них там…

Тут он яростно сплюнул — видать напоминание о давнем случае взяло Прозора за живое. Ну, а чем ему досадили иноземные женщины, которых он обозвал полудохлыми, было и так понятно. Охотник жалел зверьков, которые шли на бессмысленную одежду. В иноземье и в самом деле не так уж холодно.

— Прости меня, Батюшка Лес, — на этот раз вслух сказал Прозор, — что плююсь в тебе! Просто нет оправдания — ни этим охотникам, ни тем, кто у них эти меха потом купил.