Несколько раньше на двух полукилометровых участках второй линии обороны была применена "минская смесь" в соответствии с "первой таблицей". В городских условиях она давала эффект потрясающий и неповторимый: взрывной волной объемного взрыва напалм-алюминиевую смесь буквально вдавило в окна, амбразуры, мельчайшие щели. Эта процедура значительно сократила время горения смеси, зато резко повысила его температуру и интенсивность. По этой причине то, что осталось от укреплений, было занято пятью штурмовыми группами почти без сопротивления, но некоторые входы все равно пришлось взрывать, потому что некому было - сдаться, некому - открыть двери пострадавших, но по-прежнему прочных бетонных руин изнутри. Раскаленный черный бетон, раскаленный, - не возьмешься, - металл дверей, и зачинщики, которые вроде бы сунулись внутрь, - и опрометью выскочили обратно, причем кое-кого пришлось выволакивать. Даже в этот момент, спустя час или около того, температура в помещениях достигала семидесяти градусов. А еще там было нечем дышать.
- Господин комендант, - обратился к Отто фон Ляшу парламентер, майор Крастецкий (перевод с советской стороны - Эрих Дыркнаб, с принимающей стороны - Иоганн Новотны), - командование Четвертого Белорусского фронта повторно предлагает капитулировать на прежних условиях, без их ужесточения, и поручило мне передать коменданту города Кенигсберг нижеследующее. "Группировка люфтваффе в Восточной Пруссии уничтожена полностью. Долговременные укрепления практически неэффективны против новых средств поражения, имеющихся в распоряжении командования фронта, и гарнизоны их будут уничтожены, не имея возможности оказать сопротивление или нанести потери советской стороне. Горнизон города Кенигсберг не имеет возможности к активному сопротивлению, прочие соединения вермахта на территории Восточной Пруссии окружены и изолированы. В случае, если данный ультиматум не будет принят, город будет уничтожен артиллерийским огнем и бомбардировками с воздуха. Время на принятие решения до 16. 00 следующих суток по берлинскому времени, ответ через парламентера в указанном Вами месте."
Крастецкий поднял глаза, передал бумагу коменданту и продолжил.
Кроме того, мой командир, - проговорил он предельно веско, глядя коменданту прямо в глаза, - командующий фронтом генерал армии Иван Данилович Черняховский поручил мне передать устно, что, в случае продолжения сопротивления, мирное население из города выпущено не будет. Что термин "бессмысленное сопротивление" в данном случае следует понимать в самом прямом смысле, а не в качестве фигуры речи: ваши солдаты будут убиты, не сумев нанести значимых потерь или даже надолго отвлечь группировку от иных фронтов. Ваш истинный долг, - защита населения, не будет выполнен, поскольку оно погибнет при штурме, и единственным способом сохранить его является капитуляция. Кроме того, здесь сосредоточена группировка в полторы тысячи ударных самолетов, и поэтому генерал Черняховский гарантирует полное уничтожение кораблей и судов, осуществляющих эвакуацию мирного населения и воинских контингентов на акватории порта и в открытом море, а запертые на островах и побережьи группировки будут уничтожены с воздуха. Так или иначе через пять суток от начала штурма все будет кончено, а на вашей совести останутся жизни четырехсот тысяч немцев.
В докладе о результатах испытания в боевых условиях "бомб повышенной бронебойности" эффективность оружия признана близкой к ожидаемой, а тактика применения в условиях хорошего истребительного прикрытия "удовлетворительной". В конце были даны рекомендации по совершенстовованию тактики.
- … англичан.
- А?
Фон Браун, погруженный в собственные, достаточно невеселые мысли, услыхал только последнее слово. Уж слишком оно не входило в нынешний его повседневный лексикон.
- Вы меня совсем не слушаете, а я говорю интересные вещи. Сегодня мы отбываем, и уже завтра будем со спецпоездом на полигоне "Степной" в низовьях Волги. Там ваши сотрудники с помощью наших рабочих приготовили к старту несколько "А - 4". И союзники будут, говорю. Англичане, потому что американцев ваша тематика почему-то не заинтересовала.
- Я не понимаю, - после короткой паузы, наконец. отреагировал конструктор, - зачем вы собираетесь делиться с людьми, которые никогда не будут России друзьями? Мне, откровенно говоря, все равно, но меня всегда беспокоит, если я не понимаю чего-то, что меня касается. Ведь вы совершенно спокойно могли бы послать их подальше, под сотней благовидных предлогов, или даже просто так… И они утерлись бы!
- И что, - с любопытством осведомился попутчик, - в союзнические обязательства вы совсем не верите? Равно как и в верность своему слову?
Спутник его был веселым, залысым мужчиной примерно его лет, с физиономией, как с самой злобной антисемитской карикатуры рейхсминистерства Пропаганды. Представился, как Борис. Немец только кинул на него полный пренебрежения взгляд, как на какого-то недоумка, и откинулся на спинку сиденья. А тот продолжил.