ГНОМ

Якова Беровича, худого (так и тянет сказать слово "постного", оно неким образом очень хорошо подходит) молодого человека тридцати трех лет от роду с длинными, не вельми опрятными, какими-то желто-серыми волосами, никак нельзя было именовать успешным студентом. Вместо того, чтобы учить, он умилялся и восторгался непостижимой мудрости профессуры, вместо того, чтобы понимать, он пробовал веровать. Те абстрактные предметы, которые ему пришлось изучать по дикому, только в реальной жизни и бывающему недоразумению, Яша воспринимал, как какие-нибудь "Упанишады", священные до слез, вызывающие экстаз и при этом совершенно невразумительные тексты с непостижимым смыслом.

Если короче, был он восторженным и вовсе лишенным критического мышления дураком. Такие типы особенно легко попадают в лапы сектантов и лжепророков, а вот Яша, причем в том же самом стиле, - угодил в университет. И - Уверовал. Нет, совершенно лишенным способностей его назвать все-таки нельзя, немецкий язык за эти годы Берович выучил в совершенстве. Он был беден, то есть настолько, что одежда его находилась на нижнем пределе приличий. На самом нижнем. Рубаха из серого туальденора с черной подпояской, две смены белья, и стоптанные сапоги. Скудные заработки свои он получал, ходя за тяжелобольными. Справедливости ради, - работал хорошо, истово, терпеливо и без малейших проявлений брезгливости.

И, разумеется, главным идолом и кумиром для него был самый непостижимый и непонятный из профессоров. Даже для видных-то математиков некоторые из его идей казались малость чересчур, а уж для Якова! Абсолютно для него непостижимые на рациональном уровне, лекции зато оставляли в его душе отсвет чего-то такого, какого-то Горнего Света. Он был готов для своего кумира на любые услуги, если бы ему позволили их оказывать. Они понадобились позже, после того, как великого Георга Кантора поразил тяжкий душевный недуг.

После описанного Беровичем странного происшествия, профессор больше не вставал. Приглашенные эскулапы диагностировали "нервическую горячку", не исключив, впрочем, "воспаления мозговых оболочек", и сказали готовиться к худшему. У Яши на этот счет было свое мнение, которое он, правда, держал при себе: неосторожная Игра в "пересечении всех пересечений" видимо, очень плохо сочеталась с рассудком и самой жизнью. Но больной, вопреки всем ожиданиям, еще раз пришел в сознание и смог ясно и последовательно изъявить последнюю волю. В нее, среди всего прочего, входило уничтожение последних черновиков. Кантор заявил, что "текст во всех смыслах представляет собой несомненную опасность", и не должен становиться достоянием неподготовленных умов и "еще более неготового общества".

Яша чувствовал себя буквально разорванным надвое. Он не мог не выполнить воли своего Пророка, но и выполнить ее он тоже не мог. И тогда он совершил подвиг, что для подобных ему простецов на самом деле является не такой уж редкостью. Он разделил черновики на пять частей, и отдал трем переписчикам и одной пишбарышне. Пятую часть он переписал собственноручно своим отменным, как у каллиграфа, почерком. Подлинники были соответственно завещанию уничтожены. Берович также был упомянут в завещании, став обладателем скромной суммы денег, что для нищего Яши была настоящим богатством. На часть этой суммы он нанял своего однокашника, Збигнева Кохановского*, дабы он перевел "Крипты" на русский. Тот, в общем, согласился, поломавшись из ляшеского гонору, не без того. Он тоже порядком нуждался. Провозившись две недели он заявил, что работа - закончена, а вот разговор, напротив, следует продолжить.

- Тот перевод я, пся крев, сделал. И даже, увлекшись, написал комменты… Но знаешь ли что? Решил я того переводу тебе, пан Яков, не отдавать. А деньги возьми назад - все они в целости. Прошу простить, а только с писанием тем не все чисто. Оно Бог весть куда может завести.

И тогда Яша Берович, в считанные секунды сложив в уме хитроумный план, убил его и замел все следы. Он чуял, что Штуковина и "Крипты" составляют нерасторжимое единство. Так оно бывает с идеалистами. А "комменты" Кохановского вошли в состав Инструкции. Наряду с целым рядом других работ, индуцированных "Криптами" в следующие год-два. После начала Мировой войны и до Саниного отрочества бумаг этих никто не трогал.

*Совершенно позабытый факт. В Польше существовала сильнейшая математическая школа, давшая миру целую плеяду блестящих математиков. Только существовала недолго. Про венгерскую, бывшую пораньше, помнят отчетливо.