Гном. Трилогия

— На всю страну не больше десяти человек такого уровня. И один, чтобы, при этом, врач…

— Товарищ Цзян выражает свое глубокое сожаление. Товарищ Цзян говорит, что при социализме медицина не должна быть секретной. При всех обстоятельствах, которые он хорошо понимает, в этом есть что-то в корне неправильное, не так ли? Иметь возможность помочь множеству страждущих, и держать эту возможность только для себя, для одной страны, — это выглядит не слишком морально. Возможности ваших замечательных докторов слишком велики для одной страны, даже такой великой. Товарищ Цзян настоятельно, рискуя быть невежливым и слишком навязчивым, рекомендует советским товарищам посмотреть, что тут можно сделать, если специалисты не могут покидать своей страны. Возможно, следует основать крупные лечебные комплексы, в которых предусмотрен прием большого количества иностранных граждан. Возможно, следует организовать широкое обучение иностранных студентов…

Даже только представив себе, что будет представлять собой подобная затея, генерал Калягин почувствовал, как его обдало жаром. Боже. Надеюсь, что не доживу ни до чего подобного.

— … товарищ Цзян, со своей стороны, мог бы помочь с организацией отбора кандидатов среди студентов СРК…

Ага. Этого-то нам и не хватало. Только прикинув, — а он не специалист! — чему именно придется учить, до каких примерно вещей допустить этих студентов, какие именно пособия предоставить в их распоряжение, в пору было прийти в ужас. Но приходится признать, что он обозначил проблему, на которую мы не обратили, настоящего внимания. По сути, НИКАКОГО внимания. После войны прошло двенадцать лет, мы прошли такой путь, что голова кружится, а вот замечать, оказывается, так и не научились. Непременно нам нужен взгляд со стороны.

— Скажите товарищу Цзяну, что я обязательно передам руководству его пожелания. Лично передам и разъясню позицию гостя Ивану Даниловичу. Товарищ Цзян знает, — это гарантия того, что вопрос будет рассмотрен по-настоящему неформально.

Это — да. К Черняховскому Цзян Фу-хуа относился всерьез. Пожалуй, как к равному, но, в силу того, что тот. Зачастую, умел действовать непредсказуемо, его приходилось считать даже более сильным игроком. В некоторых отношениях, потому что в его навыках управления людьми и процессами в народе чувствовались определенные пробелы. Отсутствие той, отточенной тысячелетиями традиции, которая во всей полноте осталась только в Поднебесной. Но серьезно, очень серьезно. Как бы ни пожалеть, что Большому Вану будет подана такая идея. Тем более, что этот, — тоже опасен, хотя и по-другому. Аудиенцию пора заканчивать, но последнее слово, во всяком случае, следует оставить за собой.

Глядя в глаза Калягину китаец быстро проговорил по-китайски:

— Передайте генералу, что нежелание решать проблему такого масштаба обозначает только, что ее решат без вас. Это не угроза, не попытка шантажа, а истина.

Переводчик, понимающий его с полувзгляда, разумеется, и не подумал переводить, а Цзян Фу-хуа повернулся к нему, и как ни в чем не бывало, продолжил уже в расчете на перевод.

— На этом Цзян Фу-хуа еще и еще раз выражает свою благодарность советскому руководству за готовность оказать помощь, просит передать слова восхищения почтенному доктору, и желает попрощаться. К сожалению, за время болезни порученные ему дела пришли в прискорбный беспорядок, и поэтому он вынужден спешить.

Как Калягин и опасался, разговор с начальством поначалу складывался нелегко. При всем своеобразии мышления Черняховского, при врожденной и специально выработанной способности увидеть за мелочью — серьезную перспективу, бесконечно занятый Воевода Сибирский поначалу никак не мог взять в толк, с какой стати ему с таким упорством твердят об успешном лечении китайца. Пусть даже и давнего знакомца Ивана Даниловича? Вылечили, — ну и хорошо, ну и молодцы. Честь и хвала, как говорится. Ему-то об этом зачем знать? Важная шишка? Ладно, спросим по-другому: от него-то что здесь зависит? Что от него требуется?

Сейчас даже представить себе трудно, что в те времена даже самые умные и прозорливые люди в СССР не воспринимали медицину в качестве отрасли промышленности. И, тем более, отросли, потенциально колоссальной как по вложениям, так и по обороту, и по дивидендам. Не видели в упор, хотя размах работ того же Костоправа по восстановительной хирургии и сложному протезированию уже имел вполне себе промышленный масштаб. Воистину, сила предрассудка достойна всяческого удивления. Калягин, — понял, честь ему и хвала, но у него, надо признать, был собеседник, обладавший прямо-таки уникальным даром убеждения. Не хочешь, а дойдет. Надо быть на редкость тупой, толстокожей, бесчувственной скотиной, чтобы не дошло. Лично у него не имелось и десятой доли того дара убеждения. Особенно по отношению к начальству, а Иван Данилович, при всех его достоинствах, все-таки наш, родной начальник. И, к тому же, слишком давно. Больше десяти лет. Ему оставалось только терпение.