Гностики, катары, масоны, или Запретная вера

Если физический мир является врожденно порочным, то, следовательно, и физическое тело также должно быть порочным. Это представление образует одну из центральных тем доктрины Мани, хотя вообще эта тема постоянно присутствует в гностическом наследии и исходит из него. Сегодня многие указывают на то, что христианство прилагало огромные усилия для поношения тела, и это нанесло большой вред западному духу. Надо признать, что христианство внесло большой вклад в развитие данной тенденции, часто принимавшей патологический характер, — посмотрите на странные мазохистские опыты по подавлению собственной натуры, практиковавшиеся столь многими святыми, — но неверно будет сказать, что эта идея возникла в христианской традиции. Она гораздо более древняя и универсальная.

Идея о том, что физическое тело представляет собой препятствие для свободы духа, широко распространена на Востоке, также как и во многих частях мира. Ведь «Тибетская Книга Мертвых» — один из самых популярных буддистских текстов прошлых поколений, — по сути, является подробным учебником, показывающим только что умершему человеку, что он должен сделать, чтобы избежать воплощения в другом теле (человеческом или каком-либо еще). И великий индийский святой Шри Рамакришна однажды заметил: «Человек не может достичь Знания, пока он не освободится от чувства, что он есть тело».

Мне пришлось бы написать книгу, большую по объему, чем эта, чтобы проследить историю этой идеи в мировой цивилизации, но позвольте мне по крайней мере сказать, что на Западе этот род презрения к телу появился сначала у греков. Возможно, начало ему положил орфизм, мистериальный культ, созданный, как принято считать, мифическим поэтом Орфеем. Каламбуря на греческом языке, орфики заявляли, что «тело — это могила» (сома сема). Платон отстаивал эту идею — она часто звучит в его работах, особенно в «Федоне», диалоге, повествующем о последних часах жизни Сократа. Под конец продолжительной беседы о бессмертии души Сократ выпивает чашку ядовитого болиголова (этот удел определил ему афинский суд, обвинивший его в развращении городской молодежи). Когда яд начинает действовать, Сократ поворачивается к одному из своих учеников и произносит свои последние слова: «Критон, мы должны Асклепию петуха». Это высказывание обычно интерпретируется с учетом того, что Асклепий является богом врачевания. Человек отдавал богу петуха в благодарность за успешное исцеление — таким образом, Сократ был исцелен от болезни жизни.

При всей своей универсальности идея о теле как препятствии, узилище или гробнице — по выражению У.Б. Йитса, ощущение того, что человеческий дух «привязан к умирающему животному», — представляется очень специфической. Будучи сами до такой значительной степени телами, как мы вообще можем представить тело помехой?

Значительная часть ответа лежит в одном зачастую не замечаемом, но очень существенном факте. Люди — это создания, способные видеть тело как «иное». Это удивительная особенность нашего склада ума. Возможно даже, это основной момент, который отличает нас от животных (отдельные виды которых используют язык, создают инструменты и имеют прочие способности, которые мы склонны оценивать как исключительно человеческие). Эта способность дает нам огромные преимущества. Она позволяет нам, людям, значительно эффективнее, чем большинству (если не всем) других существ, подавлять наши спонтанные импульсы и в значительной степени объясняет нашу способность выполнять комплексные задачи и реализовывать достижения, которыми мы как вид гордимся. Чувствуя себя отделенным от тела, сознание может управлять им более эффективно.

С другой стороны, эта способность также создает определенные проблемы. Несмотря на обладание замечательными способностями, тело имеет свои очень отчетливые ограничения. Оно часто не желает или не способно выполнять те проекты, которые задумывает для него сознание, — или оно может хотеть делать что-то, чего сознание не одобряет. В этом случае сознание ощущает тело как непокорного раба, тогда организуется сцена для разворачивания внутреннего конфликта — все это также характерно для человеческого вида. Сознание чувствует себя заключенным в принципиально чужую, зловещую глыбу плоти.

Я не предлагаю простого решения глубокого философского вопроса о связи между телом и сознанием, но эти соображения дают возможность предположить, почему мы могли вообще начать воспринимать свое тело как помеху. При всем при этом от тела нелегко уклониться. Даже если мы решим, что сознание может существовать без физического воплощения (эта идея высказывалась очень часто), мы все же должны будем принять во внимание нашу материальную форму, как-то ее использовать. Как мы можем сделать это, без того чтобы оказаться полностью погруженными в эти физические проявления, которые, очевидно, с неизбежностью приковывают нас к смертной человеческой юдоли? Чтобы понять ответ Мани на этот вопрос, мы должны рассмотреть его космологию более детально.