Как и его современник Нострадамус, Ди был во многих отношениях неудачливым пророком. В отличие от Нострадамуса, который был на высоком счету при французском дворе вплоть до своей смерти в 1566 году, Ди оказался задвинутым на политические задворки по возвращении в Англию в 1589 году. Настроения двора изменились за время его отсутствия. Некоторые из покровителей Ди, такие как фаворит Елизаветы граф Лестер, умерли. Более того, возросла подозрительность к колдунам и ведьмам. Публика, в том числе облеченная властью, не всегда была способна отличить образованного мага от низкого колдуна, торгующего злыми духами. И Кристофер Марлоу, написавший в 1593 году трагедию «Доктор Фауст», имевшую широкий успех, явным образом соединил в своем произведении два этих разнородных типа, тем самым введя охоту на ведьм в общенародную моду. Как результат два последних десятилетия жизни Ди стали для него временем разочарования и обнищания, положение его еще ухудшилось с восхождением на трон в 1603 году Якова I. Яков был одержим борьбой с колдовством и даже написал трактат, направленный против колдунов и ведьм, который назывался «Демонология». Ди не мог ожидать для себя никаких благ с его стороны — это и подтвердилось. В 1608 году старый маг умер в великой нищете.
Можно приводить и другие не менее впечатляющие, не менее насыщенные и бурные биографии ряда других магов эпохи Ренессанса. Некоторые биографии — к примеру, жизнеописание доктора Фауста — носят более или менее легендарный характер, но по большей части жизнь этих деятелей достаточно ярко высвечивается в прожекторах истории. Практически все они в итоге потерпели крах в результате столкновения с вставшими у них на пути теми или иными враждебными им силами, как это имело место в случае с Пико, Агриппой и Ди.
Последнему деятелю, о нем я расскажу в этой главе, досталась еще более суровая участь, отчасти ввиду того, что в некотором отношении он не являлся христианином.
Джордано Бруно (1548–1600) был монахом-доминиканцем, однако в 1576 году у него возникли проблемы в отношениях с орденом (как обычно, имели место обвинения в ереси), и он оставил его. Подобно многим другим магам эпохи Возрождения, он имел вспыльчивый характер, и для него было легче навлечь на себя неприятности, чем избежать их. В итоге по закономерно привело к тому, что он был арестован инквизицией в 1592 году; после восьми лет тюремного заключения и допросов он был сожжен на костре в Риме в 1600 году.
Интеллектуальные интересы Бруно были многочисленны и разнообразны. Он в совершенстве владел ренессансным «искусством запоминания», включавшим в себя многосложный процесс визуализаций и ассоциаций. К примеру, можно было создать в своем сознании «дворец памяти» — с комнатами и предметами обстановки, визуализированными в деталях. Для того чтобы запомнить, к примеру, некую произнесенную речь, следовало проассоциировать каждый значимый момент этой речи с одним из предметов обстановки, и, таким образом, человек мог вспомнить эти моменты так, словно он совершает прогулку по этому дворцу сознания. Знание подобного искусства позволяло демонстрировать чудесные способности памяти, хотя встречались указания, что для овладения данным искусством человек уже должен был обладать феноменальной памятью.
Бывало, Бруно излагал взгляды, необычные для своего времени. Он не только придерживался спорной на тот момент гелиоцентрической теории Коперника, но шел дальше, утверждая, что Вселенная была безграничной. Вот такой радикальный шаг в контексте установившегося в тот период мировидения, согласно которому Вселенная представляла собой девять или десять концентрических сфер, окружающих Землю. Многие полагали, что Бруно был сожжен за эти научные теории, то есть он выступал мучеником за дело научного прогресса.
Но британская исследовательница Френсис Йейтс в своей книге «Джордано Бруно и герметическая традиция» высказывает предположение, что Бруно был казнен не за свои научные теории; по ее словам, Бруно, по сути, не являлся настоящим ученым. Подобно другим историческим фигурам, обсуждавшимся ранее в этой главе, он был магом, но в отличие от них его преданность христианству оказалась значительно слабее. Он сказал инквизиции, что католическая религия «нравилась ему больше, чем любая другая», но, добавил он, она в значительной степени зиждется на заблуждениях — довольно прохладное признание в лояльности перед судом, имеющим власть сжечь его на костре.
Для Бруно и иудаизм, и христианство — позднейшие и ухудшенные версии египетской мистериальной религии, которую он стремился возродить. Он относился с презрением к евреям, заявляя: «Никто не смог бы утверждать хоть с какой-то долей основания, что египтяне позаимствовали хотя бы одно установление, хорошее или плохое, у евреев». Он шел дальше и утверждал, что крест Христа представлял собой ухудшенную версию египетского креста, известного как