Гностики, катары, масоны, или Запретная вера

Этот процесс продолжается по сей день, и он все еще дает очень интересные результаты. Вопрос о корнях христианства до сих пор не забыт, не похоронен, и это позволяет предполагать, что никакого действительно удовлетворительного ответа не найдено. Документы эпохи зарождения христианства, которые могли бы пролить какой-то определенный свет на его истоки, были, вероятно, утрачены либо уничтожены. При всем пом обозначился значительный объем материалов, дающих основание полагать, что история христианства была не совсем такой, какой ее принято было видеть. «Пистис София» относится к числу самых ранних источников. Библиотека Наг-Хаммади, о которой я рассказывал в главе 1, — еще один, гораздо более значительный источник.

Развитие критического метода и того, что Альберт Швейцер удачно назвал «поисками исторического Иисуса», не является предметом рассмотрения в этой книге. Но обратим внимание на один интересный момент. В этот период имел место еще один поворот: к фигурам гностиков стали все больше обращаться как к забытым героям, чем как к еретикам. Этот факт отчасти можно объяснить, если посмотреть, как выстроились магистральные направления в академической науке. В девятнадцатом и двадцатом веках темой христианских истоков завладели либеральные ученые, исследования которых подрывали позиции их консервативных противников. Немецкий ученый Курт Рудольф резюмирует взгляды либералов следующим образом: «Развитие ортодоксальной линии [в раннем христианстве] представляло собой длительный процесс, действительно основывавшийся на определенных базовых утверждениях, но, так или иначе, проистекавший из великого разнообразия идей и результатов действий первых христиан. Это действительно игравшее вескую роль многообразие, включавшее в себя и христианское гностическое движение, было объявлено еретическим и неправоверным лишь в ходе дискуссий, и эта дисквалификация основывалась исключительно на теологических суждениях». Слова Рудольфа являются отражением взглядов многих, если не большинства, современных ученых, не относящихся к числу фундаменталистов.

Но гностическому возрождению нельзя дать полноценного объяснения исключительно в контексте открытий академической науки. Если бы все сводилось лишь к вопросу ученых штудий, то эти прозрения скорее всего явились бы предметом достояния широкой общественности гораздо позже и обозначились бы в гораздо более приглушенной форме, чем это имело место в реальности. Внимание к гностическому наследию со стороны широкой публики явилось результатом работы ряда практиков эзотерики, назвавших гностиков своими духовными предками.

Упомянуть этот факт — значит внести элемент некоторой неловкости в дискуссию. Со стороны ученых академического направления эзотерики последних двух столетий встречают весьма неохотное и двусмысленное признание — и это укладывается в русло интеллектуальной устремленности нашего времени. Воутер Ханеграафф, голландский исследователь эзотерики, объясняет, почему это так происходит. Он замечает, что ученые современности не видели в изучении гностицизма опасности для себя; напротив, для них это стало полезной защитой против консерваторов. Но далее Ханеграафф пишет:

«Что касается современных эзотерических традиций, то тут ситуация была иной. Они не только были менее удаленными [чем классический гностицизм] во времени, но они также были гораздо ближе по духу. Обретя расцвет в тот же самый период, когда возникли современные наука и рациональность (и, как мы знаем, решающим образом поучаствовав в этом возникновении), они, очевидно, прикоснулись к самым корням современности. Если гностицизм традиционно воспринимался как враг христианства… то современной эзотерике было отведено сопоставимое положение в системе координат установившегося модернистского мировидения. Для интеллектуальных наследников Просвещения она в значительной степени явилась тем же, чем гностицизм явился для Отцов Церкви раннего христианства: собранием вытесненных с авансцены, но потенциально опасных предрассудков».