«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса

«Поскольку вооружение, экипировка и транспортные средства для армии, находящейся в России, за исключением 5-й пехотной дивизии, прибудут из Великобритании, необходимо при организации дивизий и частей армии руководствоваться принципом строгого соответствия английским штатам…»

А в это же самое время (4 декабря) была принята советская организационная система. Инструкцию никогда не пытались проводить в жизнь: она сразу же была забыта, и никто ею не руководствовался.

Так и не решив как следует всех этих вопросов, Сикорский улетел.

Первая эвакуация

Напряжение в Бузулуке с каждым днем возрастало и становилось все более нетерпимым.

Решение главных вопросов откладывалось. Комиссии на периферию не выезжали. Костяк новых воинских частей еще не был создан, зато командование весьма торопилось с переводом войск на юг. Штаб разрастался, адъютантура также. Теперь в адъютантуре работало уже пять человек. Кроме меня, были еще ротмистр Слизень (офицер для поручений, работавший всего лишь несколько недель), поручик Зигмунт Косткевич (тоже офицер для поручений), вольнонаемные Ганка Романовская и Станислава Мейер (последняя занималась главным образом перепиской). Начал работать в адъютантуре также Анджей Строньский, сын министра, знавший Андерса еще с довоенного времени и вместе с ним состоявший в корпорации «Аркония».

В это время Андерс, довольный тем, что ему удалось протащить план передислокации армии на юг, и уверенный, что он не допустит использования ее на Восточном фронте, который он считал безнадежным, стал позволять себе действия одно сумасброднее другого. Отныне в доме генерала два-три раза в неделю устраивались вечеринки. В них постоянно участвовали около двадцати человек, которые под звуки армейского оркестра веселились и развлекались, как хотели.

Одновременно Андерс, стремясь показать свою власть и силу, стал направо и налево расстреливать людей, иногда действительно Бог знает за что. Довольно часто вина его жертв заслуживала самое большее нескольких дней ареста. Расстреливали главным образом за так называемые самовольные отлучки, которые подводились под дезертирство в военное время. Польская армия в СССР в основном являлась добровольческой армией; тем не менее, конечно, тот, кто изъявил желание служить и был направлен в часть, уже не имел права хотя бы на короткое время самовольно ее покидать. Но часто случалось так, что солдаты, разместившие в окрестных колхозах свои семьи, уходили к ним на праздники или в воскресенье, а затем через день-два возвращались в свою часть. Здесь их задерживали, объявляли дезертирами и решением «правомочных» и «непогрешимых» судов от имени Речи Посполитой приговаривали к смертной казни через расстрел [57].

Трудно сказать, что это было — проявление садизма или упоение никем не контролируемой властью. Во всяком случае, в результате подобного рода приговоров погиб не один десяток людей.

В это же время, примерно в конце декабря 1941 года, советские органы сообщили нам, что к ним явились курьеры из Польши с просьбой направить их к Андерсу. Они перешли линию фронта, чтобы установить связь между подпольем в Польше и польской армией в СССР. Советские представители привезли их с фронта в Москву, а затем попросили, чтобы доверенный офицер Польской армии приехал за ними и забрал их в Бузулук, поскольку советские органы, как они говорили, считали это внутренним польским делом и не хотели в него вмешиваться.

Андерс выслал в Москву за курьерами начальника 2-го отдела майора Бонкевича, который вскоре вернулся с поручиком Чеславом Шатковским (псевдоним — ротмистр Заремба) и еще тремя офицерами.

Прибывших приняли очень приветливо. И их руководитель, поручик Шатковский, лично докладывал Андерсу на квартире, поскольку в этот час работа в штабе уже закончилась.

Мне довелось присутствовать при этом докладе Шатковского, пришедшего к Андерсу в сопровождении майора Бонкевича. Сначала беседа носила общий характер и касалась тем, всех нас интересующих. Шатковский передал Андерсу письмо от его жены, которая находилась в Варшаве и среди прочего писала мужу, что он вполне может доверять курьеру. Поручик заверил генерала, что его супруге ничто не угрожает, так как у нее хорошие отношения с немцами, и что о ней заботится один из немецких полковников. Я заметил, что это не очень понравилось генералу. Затем Шатковский стал подробно рассказывать нам о Польше, о том, как там живется, чем занимается население городов, интеллигенция и другие слои, как люди переживают оккупацию, что думают.

К сожалению, я не мог присутствовать при всем разговоре: приближалось время, когда мне нужно было быть в штабе, и я ушел.