Гнутая монетка

Фельдшер отложил записи и повернулся к бабушке Сильвии, которая, несмотря на высокий воротник на шее, даже попыталась улыбнуться. Иви подумала, что с такой штукой и разговаривать-то трудно: ведь бабушка промолчала, когда Себ соврал фельдшеру о своем возрасте.

– Ну что, миссис Спэрроу, посмотрим, как у нас дела. – Он откинул одеяло, чтобы осмотреть руку бабушки Сильвии. Тонкая полотняная повязка, поддерживающая ее, была завязана на шее, фельдшер осторожно ослабил узел и освободил руку. Бабушка поморщилась от боли.

Когда повязку сняли, Иви чуть не ахнула. Бабушкина рука раздулась и стала фиолетовой, словно гигантский баклажан. Фельдшер осторожно коснулся поврежденного запястья.

– Похоже, отек увеличивается. И наверняка очень болит. – Он аккуратно поднял руку, чтобы тщательнее осмотреть ее со всех сторон, и Иви заметила, как что-то блеснуло золотом.

– Миссис Спэрроу, – сказал фельдшер, – на вашем браслете нет застежки. Боюсь, нам придется его разрезать, чтобы снять. Вы не против?

У Иви защемило в груди. Наверное, бабушка чувствует то же самое. Ведь этот золотой браслет – то немногое, что осталось у нее от ее прежней жизни. До того как она потеряла память. Этот браслет был на ней в день аварии, и Иви не помнила, чтобы бабушка когда-нибудь его снимала. Все знали: браслет ей очень дорог.

Бабушка Сильвия крепко зажмурилась и еле слышно прошептала:

– Снимайте.

Фельдшер достал маленькие блестящие кусачки. Раздалось щелк-щелк, Иви вздрогнула, а браслет распался на две половинки.

– Иви, моя сумочка… – Бабушка слабо взмахнула здоровой рукой.

Иви потянулась за сумкой и раскрыла ее, а фельдшер осторожно положил в сумку половинки браслета.

– Смотри, чтобы он не потерялся, ладно? – попросила бабушка.

Иви кивнула, заставила себя улыбнуться и заглянула в сумку, чтобы убедиться: браслет надежно спрятан во внутреннем кармане.

– Осторожно! – предупредил фельдшер. – Края очень острые.

Иви, стараясь не касаться браслета, застегнула молнию на кармашке.

– Вот, возьми, – проворчал Себ, подбирая что-то с пола. – Похоже, ты обронила.

И протянул Иви черно-белую фотографию размером с почтовую открытку. Иви видела ее раз сто: бабушка всегда носила ее в сумке. Это был единственный снимок из ее прошлой жизни. После аварии полиция обнаружила фотографию в бардачке.

– Странно, – сказал Себ, приподняв брови. – Не видел ее с самого детства.

А мы с бабушкой часто на нее смотрели, – подумала Иви, но ничего не сказала.

– Бабушка так и не вспомнила, кто эта женщина на фото?

Иви покачала головой. На снимке рядом с бабушкой Сильвией стояла незнакомка – стройная, с выразительными темными глазами и пышными волосами, выбивавшимися из-под круглой черной шляпы. На ней было платье из плотной шотландки и ковбойские сапожки с заклепками. Бабушка Сильвия была в линялом джинсовом комбинезоне и атласных туфлях, похожих на пуанты.

– Ну и видок у них! – усмехнулся Себ. – Они что, на маскарад собрались?

Иви пожала плечами.

– Кто знает, может, тогда была такая мода. – На самом деле она так не думала, просто не хотела соглашаться с братом.

– Смотрите не потеряйте, – раздался хриплый голос. Иви обернулась. Бабушка подняла здоровую руку и погрозила пальцем.

– Извини. – Иви быстро убрала снимок в сумку и застегнула ее.

Она хотела толкнуть Себа, но тот ловко увернулся и отодвинулся подальше.

Глава 2

– Папа? – Иви прищурилась. Изображение на телефоне у Себа расплывалось и тормозило. Она пихнула брата локтем в бок. – Я же говорила: видеозвонок – это дурацкая идея. Ну почему ты просто не позвонил им?

Себ пробурчал что-то по поводу плохой связи и передвинул телефон на коленях.

– Если бы у тебя, как у всех нормальных людей, был телефон, ты бы понимала, что трехсторонний звонок в видеочате – это круто. Но ведь у тебя телефона нет. Ты же у нас не как все.

Иви закатила глаза. Спорить с братом бесполезно.

– Мама? Папа? Вы нас видите? – Изображение мигнуло. Иви заерзала на стуле. Они сидела в приемном отделении больницы, вокруг сновали врачи в белых халатах со стетоскопами на шеях, сестры с медкартами, пациенты в гипсе и на костылях и их встревоженные родственники. Иви обвела взглядом линолеум на полу и крашенные белой краской стены. Строго и уныло. Всего четыре дня прошло после Рождества, а тут уже никаких украшений, ни следа праздника, будто его и не было. Бабушке Сильвии это бы не понравилось.

– Иви? Ты меня слышишь?

– Папа! – Ну, наконец-то! Изображение стало четким. Иви поморщилась. Папа придвинулся слишком близко к камере, и его бледное веснушчатое лицо заняло почти всю левую половину экрана. Справа они видели маму: она сидела в своей больнице за столиком служебного кафе, в голубом сестринском костюме, из верхнего кармашка свешивались часы.

Мама убрала прядь каштановых волос за ухо и, нахмурившись, приблизилась к камере.

– Вот сейчас я вас вижу, но изображение нечеткое.

– А я уже еду на поезде в Париж, – сказал папа. – Связь ужасная. Меня кто-нибудь видит?