Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык

День близился к полудню, когда я покинула обследованные пространства и пошла концентрическими кругами вдоль Веерной улицы, пытаясь охватить расспросами имеющееся население. Признаюсь, энтузиазм довольно скоро иссяк, я делала опросы механически и легко мирилась с отрицательнной суммой ответов. (Реплика в сторону. Просто не представляю, как подлинные профи по сыску переносят подобные разочарования, лично я слишком скоро впала в полное равнодушие и почти перестала интересоваться результатом.)

К четырем часам пополудни, оттоптавши ноги на высоких каблуках и впав в клиническое безразличие, я могла похвастаться следующими знаниями.

а) Через два дома от двора с горкой жители почти поголовно занимались отхожим промыслом: оставляли на ночь тачки с товаром для соседствующего вещевого рынка. Базарные точки в виде небольшого табора удачно примыкали к торцу дома, поэтому вечером, когда рынок закрывался, народ волок нераспроданный товар по ближним квартирам и оставлял до утра за небольшую мзду. Соответственно чему в этот дом и отчасти в соседний публика ходила, сколько хотела, и какая угодно, среди неё мог легко затесаться и динозавр, если он был с тележкой. К тому же, именно там криминальный фон резко возрастал по сравнению с другими домами, шлялись бомжи, трудные подростки и сомнительного вида тетки, рыбы-прилипали бойкой торговли. Шифр в моём блокноте обозначил указанный адрес, как «рынок-16-2». Кстати сказать, будь труп обнаружен на данном пятачке, то никто бы им не заинтересовался, тело могло лежать пару суток, сходя за мертвецки пьяного.

б) По другую сторону от двора с горкой в тихом, замызганном домике, на первом этаже размещалась частная картинная галерея. Живописные полотна в ней не выставлялись, а складировались, хранились за плотными шторами и металлическими дверями. Мне хватило одного взгляда, чтобы сообразить их ценность – самые модные шедевры социалистического реализма тянули на целое состояние ввиду их неповторимости. Будучи в курсе моды на живопись и плакаты 30-50-тых годов уходящего века, я знала, что товарищ Сталин в окружении счастливых детишек может потянуть на несколько десятков тысяч баксов. Товар, надо полагать, предлагался зарубежным любителям острых ощущений – свои пока не забыли и не успели перевести тему в эстетический контекст.

Скажем честно и откровенно, в галерею я проникла обманным путём, представившись корреспонденткой дамского журнальчика, в который изредка давала заметки о книжной продукции, посему имела филькину грамоту об оказании содействия по сбору материла. Время от времени я злоупотребляла несолидной крышей журнала "Мы с вами", не испытывая особых угрызений совести, как и на этот раз. В галерее "Утро века" я спросила ассистентку, красивую женщину средних лет, не бывал ли у них покойный Рыбалов. При том акцентировала, что она-то должна знать, поскольку смерть миллионера и мецената стала главной сенсацией недели.

Искусствовед-смотрительница (звали ее Альбиной, и промелькнула мысль, что в иной жизни мы могли встречаться) легко вспомнила, кто такой Рыбалов, однако от знакомства отреклась, во всяком случае поручилась, что галерея с ним дел не имела, а жаль. Недавний покойник был солидно богат, привлекательно странен и мог всерьёз заинтересоваться соцартом в натуре.

Альбина добавила в процессе беседы, что кроме всего прочего о Рыбалове ходили разговоры в том плане, что он желал видеть социальные перемены менее резкими и искал способы совместить обновление с традициями. Благотворительные акции с его подачи всегда носили характер милости к падшим и взывали к примирению идей и сословий. Перспективный был бы клиент, но, увы, теперь недосягаем. Альбина сообщила напоследок, что о кончине Рыбалова она узнала от меня.

Посещение галереи вошло в персональный перечень под кодом: «Утро-соц. арт-Рыб-0». Уже на улице я вспомнила разговор в песочнице и сообразила, что, скорее всего, младшая Мизинцева ходила служить Альбине сменщицей и добавила в блокнот: «Утро-Миз. дочь-check up». То бишь, следует проверить.

Нельзя было не заметить, даже не заглядывая лишний раз в блокнот, что в моих наблюдениях множественные Мизинцевы прямо-таки доминировали над всеми остальными. Чуть поразмыслив, я отнесла перекос на счёт собственной некомпетентности, а окончательное суждение положила оставить на суд старшего компаньона.

В конце концов от рыбаловского дела мне отщипнули малый кусочек и ждали чёткого исполнения локальных работ, никто не просил вникать в суть дела, тем более ломать голову, на что пойдут добытые сведения. Роль исполнителя меня вполне устраивала, хотя личность недавно покойного Рыбалова неуловимо цепляла. Зачем-то хотелось знать о нём больше, а думать о том, что сгоревший труп принадлежал ему – не хотелось вовсе.