Гобелен

Внезапно я почувствовала холод. Туча закрыла солнце, хотя все остальное небо оставалось безоблачным. Я не могла поверить, что Гарольд Годвинсон мог произнести такие слова в беседе с герцогом Нормандии. Я посмотрела на монаха, чтобы проверить, не шутит ли он. Но нет, он говорил серьезно.

Одерикус невидящим взглядом смотрел на резной камень скамейки, продолжая рассказывать свою историю. Руками он обхватил голову с выбритой тонзурой. Он поведал, как долго молчал Вильгельм, когда Гарольд сформулировал свои условия — после смерти короля Гарольд поможет герцогу Нормандии получить корону, но он сам и его братья сохранят свои земли и титулы. Вильгельм должен будет использовать влияние Рима, чтобы церковь не захватила слишком много и ее власть не стала выше власти семьи Годвинсонов. Наконец он взглянул на монаха и спросил, чему тот хранит верность — своей норманнской крови, законам своего Бога или королю, — ведь то, что ему предстоит услышать, заставит его нарушить верность кому-то из них. Одерикус ответил, что римская церковь есть наместник Бога на земле ионе первую очередь склоняет голову перед ее законами. Гарольда его слова удовлетворили, и он сказал, что Рим хочет иметь христианского короля, а не ребенка, в чьих жилах течет кровь тех, кто почитает фальшивых богов.

Голос Одерикуса дрожал, когда он рассказывал о планах Гарольда. Вильгельм найдет убийцу, ведь норманны славятся этим умением. Убийца должен будет убрать сестру Гарольда Эдиту сразу после того, как король испустит последний вздох, и в панике и суматохе, которая последует за этим, Эдгар Этелинг не сможет стать королем.

Я ахнула, и мои рука вцепились в камень скамейки, на которой мы сидели. Это не может быть правдой! Голова монаха опустилась еще ниже, а я не могла его утешить, словно окаменела. Еще я опасалась, что нас могут увидеть и это вызовет любопытство — ведь мы прятались в фиговой роще, — и побледнела от страха. Я сказала об этом монаху, стараясь смягчить смысл своих слов и чувствуя, как страшная боль терзает душу. Однако Одерикус сказал, что еще не закончил, и мои руки прижались к животу, хотели защитить его от зла.