Гобелены Фьонавара

Шарра похолодела. Время, казалось, невероятным образом замедлило свой бег. Пора, пора – она отлично это понимала. Они что-то еще говорили там, внизу, хотя и очень тихо, а потом послышалось звонкое: «Колл!», и тот великан, что командовал воинами на галерее, подошел к перилам, чтобы все его видели, и сказал именно то, чего она так боялась: «Здесь действительно было семь человек».

Все, казалось, происходит в каком-то странном замедленном темпе; и у нее было с избытком времени, чтобы подумать и понять, что сейчас случится, – во всяком случае, она поняла это задолго до того, как Айлерон сказал: «Я посылал шестерых. Кто же седьмой?» И сразу после этих слов она прыгнула вниз, внезапностью своего прыжка застав всех врасплох. Кинжал она успела выхватить еще на лету – а летела она почему-то очень медленно, и голова у нее была на удивление ясной, – и, спокойно приземлившись, она предстала перед своим возлюбленным, желая дать ему возможность узнать ее. О, как ей хотелось, чтобы он узнал ее, прежде чем она будет убита!

Но он узнал ее сразу, мгновенно, еще до того, как она опустилась на пол, и смотрел на нее широко раскрытыми глазами и, будь он проклят, ничуть не был испуган или смущен! И тогда она метнула кинжал. Чтобы успеть сделать это, пока он не улыбнулся.

Она метила ему прямо в сердце – кинжалом она владела отлично! – но тут что-то тяжелое вдруг ударило ее в спину.

Она пошатнулась, но не упала. Не упал и он, хотя ее кинжал по самую рукоять вонзился ему в левое плечо, чуть выше красной повязки на рукаве. А потом она услышала его потрясенный шепот – казалось, сама его душа тихо молила об ответе, скрываясь под броней повелительного тона и внешнего блеска, – и вряд ли кто-то еще, кроме нее, расслышал слова Диармайда: «Как, вы оба?»

И в этот миг она увидела его истинную, ничем не защищенную душу.

Всего лишь на миг его душа приоткрылась ей, и миг этот был так краток, что она уже почти сомневалась, было ли это в действительности, ибо Диармайд уже опять улыбался, по-прежнему неуязвимый, непонятный, отлично владеющий собой. Смеясь, он поднял корону, которой его брат швырнул в нее, Шарру, чтобы спасти ему жизнь, и бережно положил на стол. Затем налил себе вина и подошел к ней, чтобы столь экстравагантным образом приветствовать ее и унизить – снял с нее шапку, распустил волосы, и ее тайна стала явной для всех. И хотя кинжал по-прежнему торчал у него в плече, Шарре почему-то казалось, что это ее жизнь он держит сейчас на ладони, ее коротенькую жизнь, и все складывается совсем не так, как этого хотелось бы ей, как это должно было случиться.

– Оба! – воскликнул Колл. – Оба хотели его убить, и теперь оба в его власти! Ох, клянусь Богами, теперь-то он своего добьется!

– А по-моему, – охладил его пыл Кевин, – он не станет ничего добиваться.

– Это почему же? – изумился Колл.

– А вот смотри.

– И мы должны непременно отнестись к этой в высшей степени знатной особе со всем почтением, – говорил между тем Диармайд, – ибо, если я не ошибаюсь, она прибыла сюда в авангарде катальских эмиссаров, и Шалхассан оказал нам великую честь, прислав посоветоваться с нами свою единственную дочь и наследницу!

Это было так изящно и хитроумно преподнесено, что на какое-то время Диармайд совершенно заморочил головы всем присутствующим, поставив сложившуюся ситуацию с ног на голову.

– Но ведь, – пробормотал Кередур, запинаясь и побагровев от возмущения, – она же пыталась убить тебя, мой принц!

– У нее были на это веские причины, – спокойно ответил Диармайд.

– Может быть, ты нам их назовешь, принц Диармайд? – Это сказал Мэбон из Родена. Но, как отметил Кевин, сказал он это с должным почтением.

– Ну, сейчас начнется! – усмехнулся Колл.

«Ну, сейчас начнется, – подумала Шарра. – А впрочем, что бы сейчас ни началось, я после такого позора все равно жить не стану!»

– Дело в том, – сказал Диармайд, – что четыре ночи назад я выкрал в садах Ларэй Ригал один чрезвычайно ценный цветок и постарался сделать это так, чтобы принцесса непременно обо всем узнала. Это был довольно-таки безответственный поступок, надо сказать, ибо, как известно, сады эти для жителей Катала священны. И похоже, Шарра, принцесса Катала, ценит честь своей страны выше собственной жизни – за что, по-моему, можно лишь почтительно склонить перед нею голову.

Шарре показалось, что все вокруг на миг заволокло туманом, потом туман рассеялся, все снова встало на свои места, и она почувствовала, что безудержно краснеет. Он великодушно предоставил ей лазейку, можно сказать, выпустил ее на свободу, но что стоит такая свобода? Стоит ли принимать этот его дар? Она чувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди.

У нее не хватило времени додумать эту мысль до конца: внимание собравшихся, до сих пор завороженно слушавших Диармайда, привлек резкий голос Айлерона – в точности как недавно аплодисменты Диармайда прервали его собственную пламенную речь: