Гобелены Фьонавара

– Он находится вне ткани Гобелена. Из-за того, что Охота свободна, неподвластна никому, сам Станок потерял священную неприкосновенность; он перестал быть всем. Поэтому Могрим сумел прийти извне, из вневременья, из-за стен Ночи, которые окружают всех нас, остальных, даже Богов, и войти во Фьонавар, а значит – во все миры. Он здесь, но не является частью Гобелена; он никогда не сделал ничего, что привязало бы его к Гобелену, и поэтому не может умереть, даже если вся ткань Гобелена на Станке рассыплется и все нити будут утрачены.

Эту часть истории Брендель уже знал, хоть и не знал, как это все началось. С болью в сердце он смотрел на сидящую рядом с ними женщину и сумел прочесть одну из ее мыслей. Он не был мудрее, чем Флидас, он даже не знал ее так давно, как он, но он настроил свою душу на служение ей с той самой ночи, когда она находилась под его защитой, а ее похитили. Он сказал:

– Дженнифер, если все это правда, если Ткач установил ограничение на собственную власть определять наши судьбы, то отсюда следует – наверняка должно следовать, – что приговор Воина может быть отменен.

Эта мысль зародилась у нее самой, как намек, как зернышко света во тьме, окружавшей ее. Она смотрела на него без улыбки, не решаясь на улыбку, но черты ее лица смягчились, и голос дрогнул, отчего у него защемило сердце.

– Знаю, – сказала она. – Я думала об этом. О, друг мой, неужели это возможно? Я почувствовала разницу, когда впервые увидела его, это правда! Здесь не было никого, кто был Ланселотом, так же как я была Джиневрой, кто бы помнил мою историю. Я ему это говорила. На этот раз нас здесь только двое.

Он увидел на ее лице розовый отсвет, намек на румянец, исчезнувший с тех пор, как «Придуин» поднял паруса. Он, казалось, вернул ее обратно, во всей ее красоте, из мира статуй и икон в мир живых женщин, способных любить и смеющих надеяться.

Было бы лучше, гораздо лучше, думал альв с горечью позже той ночью, когда не мог уснуть, если бы она никогда не позволяла себе так открывать свою душу.

– Продолжать? – спросил Флидас с некоторым высокомерием, свойственным искусному рассказчику.

– Пожалуйста, – мягко пробормотала она, снова поворачиваясь к нему.

Но потом, когда он снова начал рассказ, она опять не отрывала глаз от моря. И, сидя так, она слушала его повествование о том, как Охота потеряла ребенка, всадника Иселен, в ту ночь, когда они передвинули луну. Она пыталась внимательно слушать переливы его низкого голоса, доносящегося с порывами ветра. О том, как Коннла, самый могучий из параико, согласился наложить заклятие, которое заставило бы Охоту отправиться на покой до тех пор, пока не родится еще один ребенок, который сможет пойти вместе с ними по Самому Долгому Пути – Пути, который вьется между мирами и звездами.

Однако как она ни старалась, но не могла совладать со своими мыслями, потому что объяснение андейна проникло в ее душу, и не только так, как понял Брендель. Этот вопрос о произвольности, о подаренном Ткачом своим детям выборе, привносил в ткань судьбы Артура возможность искупления, о которой она никогда прежде не позволяла себе мечтать. Но было и нечто большее в том, что сказал Флидас. Нечто такое, что выходило за рамки их собственной долгой трагедии во всех ее повторениях, и этого не заметил светлый альв, а Флидас ничего об этом не знал.

Но Дженнифер знала, и она хранила это знание в своем сильно бьющемся сердце. «Свободной, не подвластной никому» назвал Кернан, повелитель зверей, Дикую Охоту и тот выбор, который она олицетворяла, то было ее собственное слово. Ее собственное, инстинктивно найденное слово, определяющее ее ответ Могриму. Дающее определение ее ребенку и его выбору.

Она пристально смотрела в море. Ветер уже дул очень сильно, и быстро надвигались штормовые тучи. Она заставляла себя сохранять спокойное выражение лица, но внутри была столь открытой и незащищенной, как никогда прежде.

И в этот момент Дариен опустился на землю у реки, на опушке леса, и снова принял человеческий вид.

Гром доносился пока что издалека, а тучи плыли еще вдали над морем. Но шторм гнал ветер с юго-запада, и, когда свет начал меняться, альв, чувствующий погоду, встревожился. Он взял Дженнифер за руку, и все трое ушли в комнату наверху. Флидас задвинул изогнутые стекла окон на место. Они закрывались плотно, и во внезапно наступившей тишине Брендель увидел, что андейн вдруг склонил набок голову, словно что-то услышал.

Так и было. Завывание ветра на балконе экранировало от него сигналы тревоги, доносящиеся из Пендаранского леса. Туда вторгся посторонний. Даже двое: один уже здесь, сейчас, а другой приближается и скоро должен был появиться.

Того, что приближался, он знал и боялся, так как это был его господин, повелитель всех андейнов и самый могучий из них, но второго, того, что стоял в этот момент внизу, он не знал, и силы леса его тоже не знали, и это их пугало. От страха они впали в ярость, и он ощущал сейчас эту ярость как серию толчков более сильных, чем порывы ветра на балконе.