Гобелены Фьонавара

Она находилась в своих апартаментах в Храме Парас Дерваля, в окружении жриц святилища и послушниц в коричневых одеждах. Если возникнет нужда или желание, она способна в мгновение ока установить мысленную связь со жрицами Мормы в Гуин Истрат. У нее в храме даже гостила принцесса Шарра из Катала, которую проводил до входа, но не дальше, забавный Тегид из Родена. Кажется, он с непривычной серьезностью воспринимал свои обязанности поручителя, которые возложил на него принц Дьярмуд.

Тем не менее это было время тревоги и серьезности. Ни одно из знакомых явлений жизни, даже звон колоколов, призывающих жриц в сером на вечернюю молитву, не могло прервать раздумья Джаэль.

Все перестало быть таким ясным, как прежде. Она находилась здесь, здесь было ее место, и, вероятно, возмутилась бы любому совету, не говоря уже о приказе, отправиться куда-то еще. Ее долг и ее власть повелевали ей ткать Гобелен, повинуясь воле Даны, именно в этом месте.

Но все равно, что-то было не так.

Во-первых, со вчерашнего дня ей принадлежала половина власти над Бреннином, поскольку Верховный правитель отправился на север.

За день до этого вспыхнул огонь в магическом кристалле Данилота. Собственно говоря, это произошло две ночи назад, но она узнала об этом лишь по возвращении из Тарлиндела. Она видела вместе с Айлероном властно мерцающие кольца света в скипетре, который светлые альвы прислали Айлилю.

Айлерон задержался ровно на столько времени, чтобы перекусить, одновременно отдавая краткие распоряжения. В гарнизонах капитаны гвардии мобилизовали всех мужчин. Это отняло очень немного времени; Айлерон готовился к этому моменту с того самого дня, когда она его короновала.

Он все сделал правильно. Назначил ее и канцлера Горласа правителями страны, пока он будет находиться на войне. Он даже остановился возле нее у дворцовых ворот и быстро, но не без достоинства попросил ее оберегать их народ, насколько это в ее власти.

Затем снова вскочил на спину черного жеребца и ускакал вместе с войском сначала в Северную твердыню, чтобы собрать там людей, а затем на север, ночью, через Равнину, направляясь к Данилоту, и одна Дана знает, что его там ждет.

А она осталась в таком привычном месте, где уже ничто не казалось ей привычным.

Когда-то она его ненавидела, вспоминала Джаэль. Всех их ненавидела: и Айлерона, и его отца, и его брата Дьярмуда. Она называла его «жалким принцем» в отместку за его насмешливый, острый язык.

До ее ушей слабо доносилось пение из помещения под куполом. Это была не обычная вечерняя молитва. Еще восемь вечеров, пока не умрет луна летнего солнцестояния, вечерние молитвы будут начинаться и заканчиваться «Плачем по Лиадону».

И столько было могущества, блистательного триумфа Богини, а значит, и ее личного триумфа, как Верховной жрицы, в том, что впервые за бесконечно долгие годы послышался голос из Дан Моры, в день Майдаладана, знаменующий принесенную добровольно жертву.

Тут ее мысли снова вернулись к тому, кто стал Лиадоном, к Кевину Лэйну, которого перенес из другого мира Лорин Серебряный Плащ и который нашел здесь судьбу одновременно мрачную и ослепительно яркую. Даже Ясновидящая не смогла предугадать такую судьбу.

Кевин совершил поступок настолько ошеломляющий, настолько самоотверженный, что необратимо замутил прежнюю ясность ее взгляда на мир. Он был мужчиной, и все же он это сделал. После Майдаладана стало намного труднее вызвать в себе прежний гнев, и горечь, и ненависть. Или, правильнее сказать, намного труднее вызвать их по отношению ко всем и ко всему, кроме Ракота.

Зима закончилась. Вспыхнул огонь в кристалле. Началась война где-то на севере, во Тьме.

И еще корабль плыл по морю на запад.

Эта мысль унесла ее назад во времени, к той полоске пляжа к северу от Тарлиндела, где она видела, как другой чужестранец, Пуйл, призвал к себе морское божество и говорил с ним у кромки воды, освещенный неземным светом. Никому из них и ничто не далось легко, Дана и Великий Ткач тому свидетели, но магическая сила Пуйла оказалась такой резкой и требовательной, она так много отнимала у него и почти ничего не давала взамен, насколько понимала Джаэль.

Она помнила, что и его тоже она ненавидела с холодной яростью, не знающей прощения, когда перенесла его с Древа Жизни в эту самую комнату, на эту кровать, зная, что Богиня говорила с ним, но не зная, что она сказала. Она тогда ударила его, вспоминала Джаэль, пустила ему кровь, которую должны жертвовать все мужчины, попадая в храм, но такой способ не был предписан обычаями.

«Раход гедай Лиадон», — пропели жрицы и закончили «Плач» последней, длинной, пронзительной нотой, уносящейся под купол. Через мгновение Джаэль услышала, как чистый голос одной из жриц начал возводить стихи вечерней молитвы. Джаэль подумала, что в ритуалах можно отчасти найти покой и утешение даже в темные времена.

Вдруг дверь в ее комнату распахнулась настежь. На пороге стояла Лила.

— Что ты делаешь? — воскликнула Джаэль. — Лила, тебе следует находиться в Храме с…