Гобелены грез

Отец Небесный, видимо, действительно, прислушался к молитве Хью, ибо иначе трудно объяснить, откуда взялось столько сил в немощном теле святого старца. Тарстен собрал у себя в храме стяги Святого Питера из Йорка, Святого Джона из Беверли и Святого Уилфреда из Рипона; очистившись телом и мыслями, он проводил долгие часы в молитве над ними и серебряной дарохранительницей — чистой и новой, сделанной специально по его заказу и должным образом освященной, чтобы принять в себя тело Христово. Благословленные стяги и дарохранительницу прикрепили к корабельной мачте, тоже предварительно освященной, мачту установили в повозке, чтобы получившееся в результате священное знамя могло передвигаться вместе с армией.

За богослужениями и молитвами Тарстен не забыл, однако, о делах более земных и насущных. Он разослал всех своих епископов, дьяконов и даже каноников по окрестным городам и весям, и с тех пор в воскресных проповедях, читавшихся с амвонов всех церквей и соборов, звучали страстные слова о дьявольской сущности презренных шотландцев и тех бедах и разрушениях, которым подверглась страна с их вторжением. И пришлые проповедники, и местные священнослужители настойчиво внушали также своей пастве мысль о том, что один в поле не воин, и, чтобы изгнать сатанинские орды с родной земли, следует присоединиться к тем, кого благословил на священную войну сам архиепископ, нарекая будущих воинов ангелами-хранителями, самим Господом богом избранными для справедливой мести.

Богопослушные йомены начали толпами собираться в Йорк, концентрируясь в лагере, разбитом на северной окраине города, и сэр Вальтер послал туда Хью отобрать тех, кто хоть что-нибудь знал о военном деле и имел какое-нибудь оружие, чтобы с их помощью обучить остальных хотя бы тому немногому, что те сами умели. С этим же поручением под Йорк были посланы и иные люди, но все они оказались каплей в море, и Хью с рассвета до позднего вечера таскался по лагерю, опрашивая, выясняя, объясняя, натаскивая и советуя. Иногда он загорался и чувствовал необыкновенный душевный подъем, увидев, например, с какой страстной верой преклоняли колени собравшиеся в поле, чтобы получить благословение Тарстена, когда тому удавалось настоять на том, чтобы его пронесли по лагерю. Но чаще он изнывал от тоски и трясся от ярости, поскольку прекрасно понимал, что эти наивные люди, с чистой душой откликнувшиеся на призыв их пастыря, не более чем агнцы, предназначенные на заклинание, мясо для боевых мечей, камыш, пускаемый под серп, чтобы дать возможность развернуться бронированной коннице для решающего удара. Не чувствуя себя в силах смириться с этим и мучаясь состраданием, он пытался научить их хоть как-то защищать себя — прикрываться щитами, сплетенными из лозы, если уж не было под руками ничего лучшего, сдерживать натиск меченосцев остроконечными, обожженными на костре кольями, орудовать короткими кривыми косами.

Забывая поесть днем и слишком уставая, чтобы перекусить ночью, он ужасно исхудал и осунулся. Если бы не Морель, который добывал еду и тенью таскался за ним следом, пока хозяин не снисходил до того, чтобы бросить на бегу что-либо в рот, молодой рыцарь, вероятно, умер бы от истощения. Морель же с каждым днем все глубже и глубже погружался в отчаяние, поскольку помнил наказ Одрис немедленно сообщить ей, если Хью заболеет или получит ранение. Он бы птицей полетел в Джернейв, если бы не знал, что не сможет не только привести хозяйку к мужу, но даже увидеться с нею. Слухами земля полнится, и он знал от беженцев, что защитники крепости отступили из низины в замок, и что горцы, привычные карабкаться по скалам, готовятся к штурму крепостных стен. Пусть даже так, — думал Морель, за Джернейв беспокоиться нечего. Пока сэр Оливер держит в своих руках бразды правления, самое худшее, что может с ними случиться, — поголодают немного. Тех же, кто попытается штурмовать Железный Кулак, лучники, словно мух, посшибают со стен. Кроме того, там леди, и если что-то у мужчин пойдет не так, она спасет положение — в конце концов это ее замок.