Гоблины. Сизифов труд

— Тогда спокойной ночи. И — до завтра.

— До завтра.

Прилепина убрала трубку. Невесело усмехнувшись, она подумала о том, что предстоящая им с Анечкой ночь едва ли может рассчитывать на статус «спокойной».

— Ольга! — Девушка тронула ее за руку и тихонько спросила: — А вы не говорили Андрею Ивановичу о том, куда мы с вами сейчас отправляемся?

— Нет, конечно. Хочешь, чтобы начальство подняло нас с тобой на смех? Или того хуже?

— Не хочу. Но все равно — лучше бы кто-нибудь знал, куда мы едем. Так, на всякий случай. Чтобы представлять, где нас, ежели чего, искать

— «Ежели чего» — это чего? — улыбнулась Ольга.

Анечка понизила голос до шепота:

— Всякое может случиться. На кладбище и в компании сатанистов. Таксист на самом деле прав: мне действительно страшно. Немножечко, но страшно.

— Не бойся, Анюта, всё будет хорошо. Скажу тебе по секрету: у меня в сумочке пистолет, — успокоила девушку Прилепина.

— Настоящий?

— Травматический. Но при умелом использовании — тоже мощная штука. Однако, думаю, до этого не дойдет: Валера клятвенно гарантировал нам безопасность и неприкосновенность.

— А вашему ученику можно верить?

— Вообще-то я была не самой плохой учительницей. Веришь — нет?

— Верю, — искренне ответила Анечка. — А где мы сейчас едем?

Ольга осмотрелась по сторонам:

— Проезжаем бывший парк Ленина. Теперь уже совсем близко. Минут десять езды, не больше…

* * *

Иван Демидович Филиппов сидел в оперской за рабочим столом Шевченко и вполголоса слушал телевизионные новости. Чтобы растянуть удовольствие «на подольше», он отложил в сторону томик Лебона и сейчас листал впопыхах оставленную Тарасом папку с материалами служебных проверок. Вообще-то такие вещи в обязательном порядке следовало хранить в сейфе, но у воспарившего на крыльях любви Шевченко сей пункт секретной ведомственной инструкции вышибло из головы напрочь. Как перегоревшую пробку. Таким образом, в течение получаса Иван Демидович с интересом ознакомился со справками по делам зашифровки, схемами эвакуации подразделения при чрезвычайных ситуациях, актами списания средств на оперативные расходы, объяснительными записками сотрудников и прочими чрезвычайно увлекательными, хотя и не всегда понятными служебными документами. Чуть дольше Филиппов задержался на хранящейся в отдельном файловом кармашке ксерокопии фотографии некоего Зечи. Согласно прилагавшейся пояснительной записке, именно этот человек, занимавшийся проведением силовых акций по заказам лидеров ОПГ Литвина, мог быть причастен к убийству АйрапетянаВ.С., а также к огнестрельному ранению Ильдара Джамалова. Об этой истории Иван Демидович доселе не слышал, хотя в курилках имя Зечи контекстно периодически всплывало.

С фотографии на Филиппова смотрело скуластое, волевое, умное лицо. Его можно было бы даже назвать красивым, если бы не глаза — круглые, с угадываемым даже по неважнецкого качества снимку неестественным, настораживающим блеском. Покойная супруга Ивана Демидовича в бытность свою увлекалась обывательско-восточной мистикой. В частности, физиогномикой. На память Филиппов никогда не жаловался, так что ему не составило труда припомнить, что согласно китайской классификации типов глаз, построенной на символах животных, такие глаза именуются «глазами тигра». Обладателю коих свойственны импульсивность и жестокий характер. С этих позиций — да, безусловно, такой человек в самом деле мог быть причастен к убийству. Хотя с научной точки зрения, а Иван Демидович по натуре своей был академист и атеист, всё это — чушь собачья. Или кошачья. К слову, согласно той же классификации, человек с «глазами кошки» являет собой типаж ненадежный, с отвратительным характером. Меж тем кошек покойница-супруга обожала до беспамятства.

На пульте призывно зазвонил служебный телефон, и Иван Демидович, в соответствии с полученными от Тараса инструкциями, отправился в курилку. Подойдя к закрытой двери, он прислушался невольно: изнутри приглушенно доносились не допускающие двойного толкования стоны, всхлипы и «почавкивания». Филиппов крайне деликатно, тихонечко постучал — реакции не последовало. Он постучал погромче и понастойчивее — результат тот же самый, производственный процесс «согласования» за дверью продолжался с прежней интенсивностью. А телефон в оперской меж тем продолжал захлебываться. Вздохнув, Иван Демидович сугубо для галочки постучал в третий раз и заковылял обратно — разруливать непростую ситуацию самостоятельно…

— …Поэт-песенник! Ты что там, подушку плющишь, что ли?! — ворвался в трубку рассерженный голос Мешечко.

— Извините, Андрей Иванович. Но это не Тарас.

— Не понял юмора? Это ты, что ли, Иван Демидыч?

— Я.

— Зашибись! А где Шевченко?

— А он… он сейчас не может подойти.

— И чем же он в данную минуту так занят?

— Он… он… в туалете, — нашелся Филиппов. — У него это… В общем, приступ диареи.

— Очень вовремя. Ладно, есть под рукой чем записать?

— Сейчас, минутку… Да, готов.