Гоблины в России (СИ)

— … ваучер… доу-джонс… оффшоры… риэлтер…

— Это он, видать, на бирже играл, а может, политикой занимался, — пояснил грамотный Василий. — Надо же, такой молодой, а уже столько насвинил!

Постепенно из Сенечки, как из свежеоткрытой пивной бочки, вышла пена и потекла чистая, ядреная правда.

Ну-ка, приоткрой пошире, а то слов никак не разобрать, — сказал Великий Орк.

Дробила повернул кран и все, наконец, услышали правдивую историю о похищении артефактов.

«Душа горит, а сердце плачет! — возвестил горлум, — Но бабок нет, а это значит, что напрочь обломился кайф, и не поднять его никак. Ни на земле, ни в небе звездном, не отыскать задаром дозы! Пылает бедная душа, а кайфа нету ни шиша!

— Чего это он? Никак стихами заговорил! — Ватерпас задумчиво почесал нос. — Никак не врублюсь, чего у него там с душой, пожар, что ли?

— Это побочное действие очуха сказывается, — объяснил Василий. — Стишки-то, между прочим, так себе.

— Ага, — понял Ватерпас, — а вот у меня после очуха затылок чешется, и ругаюсь я почем зря. Только не в рифму, а просто так.

— Это потому что у тебя таланта к стихам нет, вот ты и ругаешься прозой, а у горлума, видать, есть, вот он и чешет в рифму.

— А к ругани, у меня, стало быть, талант есть, — пробормотал Ватерпас и задумался.

… храпит с похмелья грозный страж, ну чуя поступи дрожащей и от луны, в окно глядящей, морозом пробирает аж!

— Ишь ты, размер сменил! — восхитился хоббит. — «Морозом пробирает аж!» Сильно сказано!

— Это кто был с похмелья? — проворчал Дробила. — Я что ли? И вовсе я не храпел!

…кроваво-ржавое железо оскал свой до поры таит, достаток серебро сулит, но злато боле мне любезно!

— Надо же, как него получается, только вот про что это он? — сказал простодушный Ватерпас.

— Про артефакты, конечно. Железо, серебро, золото… Это же про наши зубы! — вскричал Дробила, обрадовавшись, что и он, простой боевой гном, кое-что смыслит в поэзии.

— Не про ваши, а про наши! — уточнил Великий Орк. — И не ори так, вдруг спугнешь! Если он еще и заикаться начнет, тогда пиши пропало! Ничего не добьемся.

Но Сенечка и не думал заикаться. Иногда он, правда, спотыкался, не попадая с разгона в размер или тормозя с рифмой, но в целом получалось довольно гладко, хотя и не всегда понятно. Но разве существует всегда понятная поэзия? То-то! В общем, речь его потекла длинными плавными периодами, как выразился один непризнанный классик.

… и драгоценны причиндалы, хватает дерзкою рукой. Беги скорее, отрок мой, забрав сокровища немалы, пока не пробудился жмот, что и за грош тебя убьет!

— Это кто это «жмот» и кого это «за грош убьет»? — возмутился Великий Орк. — Это я что ли жмот? Да я за грош и мухи не обижу! А за такие вирши — запросто убью. Хорошо хоть Оркесса ушла, не для ее нежных ушей такие слова!

— Тс-с! Ваша Зеленая Светлость, это же гипербола! Сейчас начнется самое интересное! — хоббит прижал палец к губам.

… у крестьянина три сына. Старший — умный был детина, средний был и так и сяк, младший — вовсе был дурак…

— Опять размер ломается. Да к тому же я это где-то слышал… или читал. — Поморщился старший дознатец.

А Сенечка, между тем, вошел в поэтический раж. Так неопытный пилот входит в глубокое пике, не зная, сумеет он выйти из него или нет. Стихи, правда, получались разного размера, словно пирожки у начинающей хозяйке, но суть стихотворения не в размере и не в содержании. А в чем? Если продолжить сравнение с пирожками, то в начинке. А еще пирожки должны быть горячими. Вот с этим все было в порядке.

… Золото — королеве! Слуге — серебром звенеть. Искусному мастеровому, для ремесла — медь. — Что ж, хорошо, — сказал барон, в рыцарском зале, один. — Но тот, кто владеет холодным железом — тот и этим и тем господин!

— Здорово сказано! — Восхитился Великий Орк. — Я тоже так думаю, железо — главнее всего! Да он и впрямь, поэт!

— Это не он, — пояснил грамотный хоббит. — Это один человеческий варлок сказал. А он только повторяет. Я же говорю, свои стихи у него кончились, сплошной плагиат пошел. Давай, Дробила, закрывай кран…

— Подожди, — остановил гнома Великий. — Мне кажется, в том, что он говорит, есть определенный смысл. А последнее стихотворение вообще, сильно смахивает на пророчество.

— Вот я и говорю, чисто варлочьи стихи, — не унимался Василий. — Закройте его поскорее, а не то он нам такого напророчит…

— Ты лучше не пререкайся с начальством, а записывай, что он там несет. — Великий сурово посмотрел на бывшего дворецкого, отчего тому сразу захотелось пить. — Ты хоть записываешь?

— Записываю, — пискнул Василий и продемонстрировал серебристую коробочку японского диктофона, выигранную им в кости у какого-то Черного Карачуна.

Между тем у Сенечки уже голова кружилась от собственной правды.

… Этап на север, срока огромные… — немелодично, но с большим чувством затянул, было, он, но тут в кране что-то заперхало, видно правда кончалась, а может быть, очух переставал оказывать свое действие.

Возникла пауза.

— Он еще и поет, зараза! — восхищенно сказал Дробила. — Надо же, какой разносторонний!