Год 1942

Долго ломали себе голову: что же делать? И вдруг кто-то в батальоне предложил послать "Трофея" через линию фронта поискать машину. Пойнтер нашел ее. Вернулся обратно с отрывком записки в зубах. А там было написано: "...хоть сколько-нибудь. Хотя бы с "Трофеем". Мы еще живы. Расстреливаем последние. Набили штук сотню гадов, не сдаемся и не сдадимся. Калиничев". Три рейса с дисками совершил к танку "Трофей". В третий раз он вернулся с опаленной в нескольких местах шерстью и запиской, прикрепленной к ошейнику:

"Дорогие товарищи! Спасибо вам, спасибо "Трофею". Вот какая собака! Она помогла нам подстрелить еще с полсотни кровавых собак. Прощайте ребята. Последние минуты. Обливают бензином. Умрем, но победа за нами! Передавайте привет родным. "Трофея" спускаем в нижний люк. Он такой. Он прорвется. Прощайте, Калиничев, Дормидонтов, Шишов, Соловьев". Вот на какой трагической ноте закончилась новелла!

* * *

И неизменно в номере небольшая статья Ильи Эренбурга. Называется она "Конец Габке". Писатель вывел на чистую воду брехунов из немецкого радио. В нашей газете было сообщение, что один из партизанских отрядов прикончил гитлеровского генерал-лейтенанта Габке. А немецкое радио заявило, что генерал-лейтенант Габке здравствует, и заклеймило "измышления советской печати". В эти дни одна из наших частей, наступающих на Харьковском направлении, захватила среди прочих документов надгробное слово пастора 294-й германской дивизии, произнесенное им на похоронах генерал-лейтенанта Габке. Со свойственным ему сарказмом Эренбург пишет:

"Следует предположить, что свою речь пастор произнес над мертвым генералом, а не над здравствующим. Таким образом, "измышлениями" занималось немецкое радио: оно уверяло, что Габке жив, а Габке в это время уже не мог протестовать - Габке лежал в холодной земле".

Для вящей убедительности писатель привел даже отрывки из проповеди пастора...

* * *

Должен вернуться к керченской катастрофе. Ничего в газете в те дни не было опубликовано; мы не объяснили, что же там произошло. Конечно, могут сказать: а стоило ли вообще рассказывать о том поражении? Не только стоило, но мы обязаны были это сделать. Ведь в более трагический период войны, когда советские войска отступали на всех фронтах, когда немецкие войска прорвались к Москве, газета не молчала, писала о неудачах и поражениях. Делали это иногда даже невзирая на строгие команды сверху.

Но корреспонденты молчат. В Ставке тоже нет ничего подходящего для газеты. Что же случилось с нашими спецкорами? Ведь там два таких боевых человека - Петр Павленко и Александр Вейленсон. Вчера утром наконец мне позвонил Бейленсон из Краснодара, сказал, что они едва вырвались из Керчи, Павленко в госпитале. Досталось им тяжелого сверх всякой меры.

Пришел приказ отступать. Корреспондентам сказали, чтобы они немедленно отправились в тыл. Войска отходили в беспорядке. Транспорта не было. И вдруг Павленко упал, с ним случился сердечный приступ. Его спутник, человек физически сильный, взвалил писателя на плечи и нес три километра, пока не добрался до КП фронта. Там тоже была неразбериха. Вейленсон нашел представителя Ставки Л. З. Мехлиса. Узнав, что случилось с Павленко, он написал две записки: одну - командиру береговой охраны, чтобы Павленко на катере направили через пролив, другую - чтобы на Таманском полуострове выделили машину. А Бейленсону приказал сопровождать Петра Андреевича до Краснодара. Под нещадной бомбардировкой они переправились на тот берег. Там Бейленсон довез писателя до госпиталя.

А ведь, напомню, посылали мы Петра Андреевича на юг поправить здоровье. Поправился, называется. И все же недолго он пролежал в госпитале. Не в его натуре было отлеживаться...

27 мая

В сводках Совинформбюро не упоминается наше наступление на Харьков. Вместо этого указывается, что советские войска "закрепились на занимаемых рубежах". Главным направлением сейчас стало Изюм-Барвенковское, там наши войска ведут тяжелые оборонительные бои. В газете это нашло отражение в репортажах К. Буковского и Т. Лильина. Сообщения крайне тревожные: "Вчера происходили крупные танковые бои... Вражеские танки почти не уходят с поля боя... Танковые бои идут почти непрерывно, они носят исключительно ожесточенный характер..." О масштабах сражения можно судить и по корреспонденции майора В. Красноголового. Только на одном участке, сообщает он, противник бросил в бой около 250 танков.

В этих условиях понятно, почему сразу же в газете появились передовицы: "Всю мощь огня против немецких танков", "Вся артиллерия должна бороться с немецкими танками", статья "Пехота против танков" и др.

* * *

Вернулся из Мурманска Симонов и положил мне на стол последний северный очерк "Американцы". О летчиках союзных держав у нас уже печатались очерки, в том числе и самого Симонова. А этот - впервые о моряках. Я позволю себе рассказать о нем подробнее, ибо читатель не найдет его ни в сборниках, ни в Собрании сочинений писателя. Очерк начинается такой зарисовкой: