Год 1943 - «переломный»

1. Слабая организация взаимодействия между танковыми соединениями и штабом фронта и действенного контроля за выполнением боевого приказа.

2. Явно недисциплинированные и преступные действия моих соседей. Если было известно, что соседи не будут наступать, жертвуя боевым составом корпуса в интересах общей обстановки фронта, я сумел бы себя обеспечить с флангов и тыла, как требуется при действиях в окружении. Но никто корпусу такой задачи не ставил. Я лично не получил плана действия корпусов. Учитывая, что до этого корпус вел в течение двух дней ожесточенные бои и ослабил себя, выполнить задачу за четыре корпуса он был явно не в состоянии, бросать его один в наступление было явно неверно и преступно.

3. Согласованными совместными действиями всех намеченных сил противник легко мог быть разбит. Об этом говорит первоначальный успех корпуса, продвинувшегося на 2–3 км. Сложная перегруппировка противника, затянувшаяся до 10.00, направления действий, намеченные Вашим боевым приказом, исключительно выгодные и могли бы при одновременном ударе всех корпусов привести к полному разгрому врага…»

Но — не вышло. Правда, контрудар несколько облегчил положение 1-й танковой армии, сорвал замысел врага по ее разгрому; около 17 часов Хауссер отдал приказ «Лейбштандарту» и «Дас Рейх» приостановить атаку в северном направлении. Катуков, возлагавший на действия коллег большие надежды, сообщает: «Действительно, во второй половине дня фашисты предоставили нам небольшую передышку. Как выяснилось, гитлеровцы в это время вынуждены были бросить основные силы против контратакующих войск. Это дало мне возможность перегруппировать части и усилить танкоопасные направления». Но и только. «С нетерпением ждал я известий с флангов. Но уже из первых донесений стало ясно: контрудар наших соединений не достиг поставленных целей. Да это и понятно. Два корпуса из резерва Ставки (2-й и 10-й) имели всего по 50 танков (Катуков уменьшил количество советских танков втрое, и сразу — «все понятно». — В.Б.). Прибыли они в армию без мотострелковых батальонов… Отразив атаки корпусов, немцы в конце дня снова принялись за нас».

По итогам дня Ватутин с Хрущевым подписали боевое донесение, в котором сообщали об огромных потерях противника: «…Сожжено и подбито 1674 танка, уничтожено 396 самолетов, 925 машин с пехотой и грузами, рассеяно (?) и уничтожено до 40 000 солдат и офицеров».

Согласно сводке 2-го танкового корпуса СС, его дивизии за четыре дня уничтожили 204 советских танка, в том числе 121 танк 8 июля: «В ходе боев дивизии корпуса потеряли 17 танков, около 100 танков нуждаются в ремонте. В строю осталось 283 танка и штурмовых орудия». Потери в личном составе — 3065 человек. В корпусе Кнобельсдорфа к вечеру не было ни одного исправного «тигра» и ни одной «пантеры».

Советские потери за 8 июля составили 343 танка и САУ. Всего в период с 5 по 8 июля войска Воронежского фронта потеряли 527 танков, из них безвозвратно — 372, еще 155 машин подлежали восстановлению. Только в стрелковых соединениях 6-й гвардейской армии выбыло из строя 22 тысячи человек.

Генерал Гот оставался уверенным в правильности избранной стратегии, но навевало на размышление одно обстоятельство: несмотря на ежедневные успехи 4-й танковой армии и огромные потери противника, с востока накатывали новые и новые волны русских танков — до горизонта. Они окружали и ежечасно вцеплялись в немецкий клин, как охотничьи лайки в бока медведя. В журнале 48-го танкового корпуса записано: «Вечером авиаразведка сообщает о большом скоплении танков в глубине вражеской обороны перед восточным флангом танкового корпуса СС, перед фронтом танкового корпуса СС и 48-го тк и на западном фланге перед 52-м ак до Дмитриевки».