Стоявший рядом Серёга Хмурый проследил взгляд командира и молча шагнул к коробу, откинул защёлки, открыл крышку. Короб был пуст. Хмурый хмыкнул, закрыл короб, потом ухватил его обеими руками, пошатал, приподнял и снял со стены. За коробом в бетонную стену тоннеля была вмурована стальная пластина с чёрным углублением, точно соответствующим форме прямоугольника, что держал в руке Кувалда.
— Во! — сказал Хмурый. — Система «ниппель»!
Недолго думая, Кувалда подошёл к пластине и вложил прямоугольник в углубление. Ключ-карта прилипла к пластине, утонув в углублении на половину толщины (
— Ну, что, мужики, — на рыжей бороде Кувалды просияла довольная улыбка, — кажется, сработало!
Стальная плита в нише поддалась не то чтобы легко, — одному Кувалде пришлось бы изрядно попотеть, чтобы сдвинуть её с места, — но всемером они быстро справились. Плита оказалась гермодверью толщиной сантиметров в тридцать, по радиусу открывания которой в полу бывшего за гермодверью помещения имелся специальный рельс, на который дверь опиралась колесом.
Помещение было шлюзовой камерой примерно три на четыре метра, — оно, как и другие помещения Объекта, было обозначено на схеме на листке в клеточку, которую со тщанием начертил для Кувалды старик Михалыч, — и из него дальше вела ещё одна гермодверь попроще, открывавшаяся посредством знакомого любому искателю штурвального механизма задраивания. Там же обнаружилось и устройство отпирания гермодвери, состоявшее из двух противовесов, перемещавшихся в вертикальной плоскости по прикрепленным к стене направляющим и двух цепных лебедок. Рядом с устройством на стене была простая и понятная инструкция, из которой следовало, что один противовес, связанный с системой распознавания электронного ключа, отпирал засовы и открывал гермодверь, а второй, оборудованный электромеханическим таймером, закрывал и запирал. Тот факт, что механизм только сдвинул запиравшие гермодверь толстые ригели, но не открыл её, явно свидетельствовал о неисправности механизма, поэтому Кувалда решил не проверять работу устройства, — открыли и ладно. А лебедки, на всякий случай, вывели из строя.
— Ну, чего дальше-то? — хрустко поскрёб двухдневную щетину Длинный, когда отперли вторую гермодверь и вошли в просторный зал с множеством дверей и начинавшихся из зала коридоров.
ИНТЕРЛЮДИЯ. МАРОДЁР
Город был пуст. Масштабных разрушений здесь не было, как и в других городах этой бывшей страны. Следы пожаров — да, сгоревшие машины, пни от городских деревьев, на которых местами выросли новые деревья, разбитые окна и витрины, оборванные провода, перевернутые автобусы — всё это было. Следы отгремевшей гражданской войны, следы страшного голода и холода, скелеты и мумии в домах. Но не было воронок, не было сметенных взрывными волнами городских кварталов, не было жутких теней на стенах домов. Украину не бомбили, — кому нужна Украина! — она сама загнулась, сама устранилась с политической карты мира. Как и прочие мелкие страны, ничего не значившие без метрополий, которые эти мелкие страны обслуживали, поставляя в метрополии батраков, проституток и горничных. Соседняя Беларусь получила свою порцию радиоактивного внимания из заокеанской «Цитадели Свободы и Демократии», маленькая Молдова получила. «Великая» Польша получила привет из «тоталитарного русского Мордора». Латвия, Литва, Эстония, Чехия… А Украину обделили вниманием. Потому что Украина никому на хрен не была нужна. И, тем не менее, она развалилась. Андрей Беленко встречал людей с Запада, слышал от них,
Стояла сухая жара. Штиль. В городе было тихо. Пережившие зиму горожане все ушли на село. А кто зиму не пережил, тех или съели соседи, теперешние селяне, или — если у них двери оказались крепкие — лежали теперь мумиями по своим квартирам. Последние, как раз, и представляли для Андрея Беленко интерес. Не мумии, а квартиры.