Год активного солнца

Отар Нижарадзе смело распахнул дверь кабинета. Алавидзе даже не взглянул на него. Сдвинув очки на лоб, он читал какие-то бумаги, держа наготове свой красный карандаш. Отар подошел к столу, нарочито громко пододвинул стул, сел и достал сигарету.

Алавидзе опустил очки и взглянул на Отара.

«Пусть только попробует закурить», — подумал Мирон Алавидзе. Ему хотелось отчитать старшего редактора, но Нижарадзе только вертел сигарету. Алавидзе смолчал, решив подождать, когда Нижарадзе позволит себе сделать первую затяжку.

— Я прочитал ваш сценарий, — начал главный редактор, не сводя глаз с сигареты, — прочитал и откровенно должен вам признаться, что он мне не понравился.

— Во-первых, это не мой сценарий, батоно Мирон!..

— Все равно. Вы же подписали его! — повысил голос Алавидзе, мечтая в душе, чтобы Отар закурил.

— Совершенно справедливо, подписал, но это вовсе не означает, будто я написал его. — Отар упрямо вертел сигарету, не собираясь закуривать.

Чаша терпения главного редактора постепенно переполнялась.

— Ваша подпись равносильна соавторству!

— И в этом я не могу согласиться с вами, но позвольте спросить, что вам не понравилось в нем?

— На что это похоже, молодой человек, на что? Людей ведут на расстрел! — Тут Алавидзе перешел на «ты». — А ты знаешь, что такое расстрелять человека? Не знаешь. А я знаю! Я на фронте видел, как это делается. А здесь людей ведут на расстрел так, словно коров, то есть овец гонят на зимнее пастбище. Это кино, дружок. А кино, как мы знаем, искусство движений, динамика. А что там у тебя в сценарии?..

— У меня там ничего нет.

— То есть у того, чей сценарий, — главный редактор достал титульный лист и прочел фамилию автора, — у товарища Мгеладзе. Десять грузин ведут на расстрел. Десять человек — шутка ли, десять! — должны проститься с жизнью. А тут одна фраза, два слова: «Всех расстрелять!» Разве так можно?

Отар Нижарадзе взглянул в глаза главному редактору и подумал, что у бедняги голова набита опилками.

— Ты же сам писатель, как у тебя рука повернулась?

«Мокрыми опилками», — уточнил Отар.

— Это не мой сценарий, батоно.

— Чей бы ни был, ты же подписал его! На твоем месте я бы так переделал этот эпизод. — Мирон Алавидзе уткнулся в сценарий. — Куда он, к черту, делся?

Главный редактор нервно залистал рукопись и насилу нашел обведенную красным карандашом страницу.

— На твоем месте я бы так переделал его, — повторил он и снова покосился на сигарету.

Отар Нижарадзе догадывался, что творится в душе главного и с подчеркнутым спокойствием разминал сигарету.

Да… Хотя бы так. Ты, как писатель, прекрасно понимаешь, что главное в этом сценарии сцена расстрела. Но ты, то есть… — Алавидзе снова взглянул на титульный лист, — …то есть товарищ Мгеладзе отодвинул сцену расстрела на задний план. Мы же должны усилить ее, максимально напрячь нервы зрителя… Хотя бы вот так: входит оберштурмфюрер. «Хайль Гитлер!» ревет он. «Хайль!» — подхватывают остальные.

Мирон Алавидзе вскочил на ноги, сдернул очки и, приняв позу оберштурмфюрера, впился глазами в список расстреливаемых:

— Черт бы их побрал, какие немыслимые фамилии, язык сломаешь. Кверен-цха-ладзе, — нарочно исковеркал фамилию главный редактор, — Кверенчхиладзе увести, приготовиться Эркомаишвили! Понятно? — резко повернулся он к Отару.

— Понятно, — кивнул Нижарадзе.

Главный редактор снова опустился в кресло, надел очки и продолжал:

— Кверенчхиладзе уводят на расстрел. Слышится выстрел. Довольный оберштурмфюрер хлопает перчатками по начищенным хромовым сапогам: «Увести Эркомаишвили, приготовиться Грдзелидзе», — и так далее. Что скажешь, разве так не лучше?

— Вы правы, батоно Мирон, лучшего эпизода и придумать невозможно. Вот что значит опыт, — двусмысленно восхитился Отар.

Алавидзе расцвел от удовольствия. Он откинулся на спинку кресла, снял очки, поднес к губам черную роговую дужку оправы и мечтательно возвел глаза к потолку:

— О, какая это будет сцена!.. Только ни в коем случае не одиночный выстрел. Хорошо, если бы слышалась автоматная очередь. Тра-та-та-та-та! Это впечатляет.

Отара Нижарадзе подмывало заглянуть под черепную коробку главного и собственными глазами увидеть, как зреют подобные мысли.

— Замечательно, весь эпизод приобрел совершенно иной ритм.

— Ага, и вы ощутили?

Мирон Алавидзе оторвал от потолка мечтательный взгляд, надел очки и благосклонно взглянул на старшего редактора. Глаза его невольно задержались на злополучной сигарете, но сейчас она уже не раздражала его. Слова Нижарадзе польстили ему, и настроение главного редактора заметно улучшилось.

«Шут с ним, пусть курит», — великодушно подумал он, но Отар достал из кармана пачку и засунул сигарету обратно.

— Если разрешите, я пойду, батоно Мирон, меня автор дожидается.

— Ступайте и учтите впредь мои замечания.

— Заждался? — с порога закричал Отар другу и отвесил поклон Гиви Джолия. — Ах, и ты пожаловал?

— Пришел, — буркнул Гиви, с опозданием поднимая свои стеклянные глаза.

— Как дела, нашел его?

— Нашел.

— Взял интервью для газеты?

— Как же… Не принял он меня.