Год активного солнца

— Какое место занимает физика в жизни современного человека? — спрашиваю я Гию, раскинувшегося на заднем сиденье машины. Эка, свернувшись калачиком, сидит рядом со мной, Дато, приоткрыв дверцу машины, беспечно курит.

Неужели смерть любимого учителя, выдающегося ученого, замечательной личности, близкого человека не должна была потрясти меня сильнее?

Возле входа в парадное дома Левана Гзиришвили толпится масса народу. Панихида началась в восемь. Сейчас десять минут девятого, но до сумерек еще далеко.

Я остановил машину в стороне. Не хочу, чтобы меня видели.

— Ты не пойдешь наверх? — спрашивает Эка.

— Мне там нечего делать. Никого из близких я не знаю.

— Ты сам был ему ближе всех!

Эка права, я должен быть там, наверху, среди близких, но я все равно не пойду туда. Мой визит к академику накануне его самоубийства вызвал массу кривотолков и пересудов. Я оказался в центре внимания. Все с интересом и даже подозрением разглядывают меня. Жадное любопытство не находит удовлетворения, меня расспрашивают о деталях. В ожидании дурацких вопросов меня бьет нервная дрожь. Я знаю, что от меня ждут чего-то необыкновенного. Простой рассказ не в состоянии удовлетворить любопытство.

— Неловко, Нодар!

— Да, действительно неловко, ты права, но я все равно не смогу подняться туда.

Пауза.

Я разглядываю людей, живо обсуждающих самоубийство академика, которое основательно встряхнуло их размеренную жизнь.

— Уважаемый Гия, может, вы не поняли моего вопроса? Я с удовольствием повторяю его: какое место занимает физика в жизни современного человека?

Гия с такой растерянностью взирает на меня и так беспомощно моргает своими голубыми глазами, что у меня появляется сильнейшее желание выйти из машины, сорвать розу и преподнести другу.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно серьезно.

Гия по выражению моего лица пытается понять, шучу я или действительно жду его ответа.

Внезапно кровь леденеет в моих жилах. Впереди я приметил маленького мальчугана с белым бантом на шее. В руках он держит скрипичный футляр и направляется прямо к нам. На нем короткие брючки, черные бархатные брючки. Вскоре он поравнялся с машиной. Я с дрожью смотрю на тротуар.

Я хочу повернуть голову, но боюсь встретиться со знакомыми глазами, умными и безжалостными. И все же я не в силах совладать с собой — я стремлюсь заглянуть в жесткие, безжалостные глаза.

Эка заслоняет от меня мальчика. Стараясь не выдать волнения, я беспечно смотрю в окно.

Когда ребенок скрылся из поля зрения, я почувствовал испытующий взгляд Эки.

«Что случилось?» — глазами спрашивает она.

Я посмотрел вперед, словно не понял безмолвного вопроса.

Я искоса поглядываю в зеркальце. Лишь на миг мелькнул в нем силуэт маленького музыканта, потом его фигура выпрыгнула из рамки зеркальца и растворилась в пространстве.

— Так тебя интересует, какое место занимает физика в жизни современного человека? — неожиданно спрашивает Дато, мастерски забрасывая окурок в зияющее отверстие урны.

— Вот именно, — встряхнулся я.

— Этот вопрос тебе надо было задать академику Левану Гзиришвили, до того пока он хлопнул себя. Его ответ был бы гораздо содержательней Гииного ответа.

«Хлопнул себя»…

Эти нелепые слова током прошили мое тело.

— Какое место занимает физика в жизни современного человека? — спрашивает меня корреспондент — высокая светловолосая женщина. Длинные худые ноги она с трудом пристроила под круглым низким столиком. На вид ей лет сорок. Большие очки с золотистыми дужками придают ее неприятному лицу интеллигентное выражение. С первого взгляда она смотрится даже эффектно. Лишь спустя некоторое время понимаешь, что ничего привлекательного в ней нет. Изящные интеллигентные манеры, умное лицо и прямые волосы в совокупности создают иллюзию красоты.

Удобно устроившись в мягком кресле, я курю сигарету. Бокал фруктового коктейля стоит на столике. Корреспондент сидит напротив и, внимательно рассматривая меня, потягивает через соломинку коктейль в ожидании ответа.

Вокруг снует масса народу. Мне здесь приятно — красивый, ультрасовременный сиднейский аэропорт огромен, но в то же время уютен.