Год активного солнца

Нет, так продолжаться больше не может. Я с яростью вдавливаю сигарету в пепельницу.

— Так больше нельзя, Эка! — выдавливаю я из себя.

И не узнаю собственного голоса. Словно кто-то чужой произнес эти придушенные слова.

— Так больше нельзя, Эка! — раздраженно повторяю я и поворачиваюсь к Эке лицом.

Предчувствие не обмануло меня: на губах Эки застыла презрительная и злая улыбка.

— Чего нельзя?

— Нам больше нельзя быть вместе!

— Ну и что?! Разве я возражаю тебе? Я давно уже знаю, что так продолжаться больше не может. У меня не оставалось иного пути, как примириться со своей участью. И я это сделала. Разве я хотя бы раз позвонила тебе сама? И разве по моему желанию оказались мы в этом номере?

— Эка…

— Не мучай себя понапрасну. Я знаю, что ты привез меня сюда прощаться. Я еще в Тбилиси угадала твое намерение.

Короткая пауза.

— Не волнуйся, до двенадцати осталось немного. Я уеду в Тбилиси поездом. А ты поедешь в свою лабораторию, и на этом все кончится.

«Все кончится».

Все, что должно было быть сказано между нами, сказано, но коричневая ржавчина продолжает грызть мою душу.

Пауза.

Тягостное, выматывающее молчание.

Интересно, который теперь час?

Часы лежат на столе, стоит только привстать. Но встать я не в силах. По-прежнему пытаюсь угадать время по лучам солнца.

Я голоден.

Видно, уже вечереет. Шестой час, не меньше. Прохладный ветерок чаще теребит занавеску на открытом окне. Хотя огромная сосна заслоняет окно, слабые лучи света, пронизывающие ее разлапистые ветви, подтверждают мою догадку.

Все уже решилось, но меня, как и прежде, страшит миг расставания. До отхода поезда еще целых пять часов, если не больше.

Минуло шесть лет со дня нашей первой встречи. Но я отчетливо помню все, словно это было вчера. Я затормозил у перекрестка, дожидаясь зеленого света. Неожиданно кто-то ударил меня сзади. Раздался скрежет и треск разлетевшихся фар. Внезапный удар бросил меня вперед, и я едва не пробил головой ветровое стекло. Я в бешенстве выскочил из машины. Но злость как рукой сняло, когда за рулем белых «Жигулей» я увидел плачущую от испуга красивую девушку.

Потом…

Потом, провожая ее до дому, я часами стоял вместе с ней у железных ворот ее двора.

— Эка! — шептал я, целуя глаза девушки…

— Пусти меня!

Я не пускал ее, да и сама она не собиралась уходить.

В конце концов она все же вырывалась из моих объятий и оказывались по ту сторону решетки. Я быстро просовывал руки между прутьев и с силой тянул Эку к себе. Моя голова не проходила в решетку, но губы наши все же касались друг друга.

Какая она была красивая в раме прутьев! Глаза ее сияли и челка слегка тушила это ликующее сияние.

— Уходи, прошу тебя, нас увидят!

— Еще немного.

— Уходи, прошу тебя, уходи!

— Поцелуй меня.

Но одного поцелуя нам было мало.

— А теперь уходи! — молила она, но я чувствовал, что ей не хочется этого. — Уходи сначала ты.

— Нет, ты первая. Завтра ровно в восемь утра я буду ждать тебя здесь.

— Но в восемь очень рано. Что я скажу своим родным, куда, мол, несет меня ни свет ни заря?

— Придумай что хочешь.

— Но что я могу придумывать каждое утро? Хватит, прошу тебя, у меня все лицо горит.

Видно, я сильно прижал ее к прутьям решетки.

— Я ухожу! — говорит она наконец и уходит.

Я долго стоял, вцепившись в холодные прутья, и глядел, как растворяется она во мраке. Потом я поворачивался к ее окну и не уходил до тех пор, пока в нем не гас свет.

Я медленно брел по улице и с нетерпением смотрел на часы, считая каждую минуту до нашей утренней встречи. Шесть-семь долгих часов казались мне бесконечными.

Я опять закуриваю.

— Ты слишком много куришь, Нодар.

— Ну и что из того? — злюсь я. — Я курю много из-за того что мне надоела моя бессмысленная жизнь.

Последние слова я кричу. Тяжелый ком застрял в горле, сердце бешено стучит. Мной овладевает отчаяние.

Отчего я нервничаю?

Вроде бы все кончилось хорошо. Но почему мне так грустно? Почему сердце булыжником подступает к горлу?

Эка сядет в двенадцатичасовой поезд, и на этом все кончится. Но ведь я сам этого хотел, ведь только за этим и привез я ее в Боржоми? Так чего же мне еще желать? Что происходит со мной? Что пугает меня? Наверное, моя беспомощность, ничтожество и страх перед жизнью…

— Зачем возвращаться к сказанному? Мы ведь обо всем уже договорились и спокойно расстанемся друг с другом! Чего тебе еще надо? Что тебя тревожит и бесит? Потерпи еще несколько часов. А если тебе невмоготу, я сейчас же оденусь и уйду.

— Выслушай меня ради всего святого, иначе я не знаю, что натворю! — ору я не своим голосом.

— Тише, прошу тебя. За стенкой все слышно!