Год Барана. Макамы

Так и сидели, пока не выпивали чай, и над водой не зажигалась луна, и все русалки, жившие в стоячих водах, независимо от национальности, поднимались над водой и пели, каждая на свой лад, прекрасный гимн ночному светилу...

Ким дочитал последнюю сказку Кучкара и закрыл тетрадь.

Сунул в сумку, снова занялся статьей.

Он возвращается в электричке. В окне — все то же самое. На коленях — стопка листов, читает, морщится, правит. Другой рукой придерживает баклажку с остатками чая, заваривает каждое утро, зеленый, кладет в сумку на день. Сегодня встретился со свекровью этой женщины, с мужем не удалось — в бегах. Свекровь гуляла с девочкой, Хабибой, охотно делилась. Хочет подать на “грин-карту”, спрашивала, может ли он, как журналист, с этим помочь. Когда прощались, плакала, хотя только одним глазом, другой сухой, деловой. Дерево, возле которого попрощались, показалось знакомым. Проводил взглядом женщину с коляской, посмотрел: джида. Надо же, дерево-мигрант. Статья почти готова. Вторая, про Кучкара, затормозилась: тот, кто мог что-то рассказать, долго отмалчивался, а теперь...

Ким поднял голову.

В вагоне наметилось движение.

“Контролеры”, подумал, и снова в листки, билет у него был.

Нет, что-то не то. Наверное, разносчики. Сейчас начнется: самоклеющиеся иконы, несгораемые спички, все для дома. Тоже не угадал...

А, “певцы”. Карнавальная военная форма, гитара, бритые черепа. “Певцы” что-то выкрикивают, судя по напрягшимся связкам, патриотическое. Пара неряшливых аккордов, поехало: “Не слышны в саду даже шо-ро...” Топают бутсами по вагону с вещмешком для сбора дани, к некоторым пристают, крича песню в самое ухо, подсаживаясь, бодая локтем. “Все здесь замерло-о до утра-а!..” Ким съеживается, хотя губы автоматически повторяют слова песни, въевшейся в сознание еще с хора... Кто-то в вагоне начинает подпевать. “Ес-ли-бзна-ливы!..”

Вещмешок уже рядом. “Ребят, глядите, таджик!” — “Как мне до-о-роги...” — “Какой таджик — у таджиков глаза, как у хачей, узбек это!” — “Подмоско-о-вные ве-че...” На него облокачиваются всей тушей сверху: “Ну че, чучмек, платить за песню будем?”

Ким поднимает глаза. Неожиданно дает пощечину, быструю и неловкую...