Год Быка

Я на концерте Жана был,
И слушал «Русский блюз».
В мечтах так далеко уплыл…
Вот за перо берусь:

«Я двадцать лет не посылал
Стихов своих, мой друг,
Пока я Вас не повстречал
На том концерте вдруг.

Вас любят люди все с душой
С широкой, с добротой.
И я добавил голос свой,
Кумир наш, золотой!

Автограф получил и я!
Та встреча дорога!
Тепло рукопожатия
Хранит моя рука!

И поезд вновь уносит Вас,
«Санкт-Петербург – Москва»,
Поёте Вы всегда для нас.
Вы в сердце навсегда!».

Зелёное, трёхгранное
В руке моей стило.
Такое многогранное,
Как творчество его.

По Интернету посылаю
Вдогонку «Кочет блюз».
Надеюсь, с Жаном создаю
Наш творческий союз!?

Причём сделал он это ещё на лыжне в лесу, по пути от Новокосино в Салтыковку. Платон заранее планировал прервать свой лыжный поход коротким привалом у Егора с Варварой, дабы оговорить с ними подготовку к предстоящему юбилею Ксении.

Там же он собирался дать своякам послушать и своё новое произведение.

Но у Егора уже гостил один из соседей. Платон сразу обратил внимание на такого же высокого, как и хозяин, очень худого мужчину средних лет. Они уже немного выпили и были навеселе, особенно гость.

Тот был не только высокого роста, но и имел очень длинную шею.

Полукруглые, слишком покатые плечи и кривые, короткие ноги в сочетании с походкой вразвалочку внизу и держанием вертикали в верхней части тела, придавали ему, при взгляде на него сзади, облик гуся. А его вытянутое лицо с длинным, прямым носом на маленькой головке подкрепляли его облик и спереди. Весь его габитус напоминал гуся. Но самое смешное в его обличье, была… его фамилия. Она естественно была… Гусев!

И Егор называл его не иначе, как «Гусь». Больше слушая словоохотливого хозяина, тот говорил мало и очень кратко. И если краткость – сестра таланта, то краткость Гуся была самой младшей его сестрой.

Платону невольно пришлось на время присоединиться к компании, став третьим, но пить он естественно не стал, а дал Егору послушать запись с диктофона, вызвав у того восторг.

Сидячий Гусь, смешно задрав голову, насторожился:

– «А что там?».

– «Да Платон стихи пишет!» – пояснил хозяин.

– Да-а? Не пьёт, поэт…, наверно и в партии был?» – ни к селу, ни к городу вдруг вылетело из-под задравшегося в вопросе клюва.

– «Да я и в партии был не рядовым членом с маленькой головкой, а настоящим коммунистом!» – чуть раздражённо ответил Платон.

– «Я смотрю, ты теперь владеешь словом, как мушкетёр шпагой! Виртуозно! Легко можешь ранить, а то и убить!» – как бы пришёл на помощь гостю Егор.

После чего несладкая парочка опрокинула ещё по стопке водки. Неожиданно вошла раздражённая беспричинным застольем Варвара и, увидев, как Егор непроизвольно почесал причинное место, вдруг выпалила:

– «А ты чего свой… своего кукушонка чешешь? Не мылся, что ли?!».

– «А почему ты мой член обозвала кукушонком?» – обиделся муж.

– «А потому, что ты его… вкладываешь в чужие гнёзда!» – вдруг ошарашила всех его ревнивая хозяйка.

– «Ну, ты, мать, совсем спятила!? Опять что ли телевизора насмотрелась!» – пришёл на помощь Егору Платон.

К счастью, обстановку неожиданно разрядил заржавший, как жеребец, Гусь. Платон, воспользовавшись случаем, сразу перевёл разговор на подготовку к пятидесятилетию Ксении вообще, и квартиры в высотке на Котельнической в частности.

А Варвара тут же выпроводила гостя:

– «Гусёнок! Хватит спаивать моего мужа, он ведь бросил! А то он тебе… потом отремонтирует! Давай, ковыляй в свой курятник!».

Слава о золотых рук слесаре Егоре, делавшем ремонты автомобилей любой сложности, качественно и за умеренную плату, причём в гараже заказчика, уже разлетелась по Салтыковке.

Теперь она перевалила через железнодорожную колею на север, где и жил его новый клиент Гусев.

От таких слов хозяйки Гусеву ничего не оставалось делать, как улетать восвояси.