Год чуда и печали

Немедленно бежать к Сарме и требовать, чтобы она выполнила обещание! И пусть змея оказалась палкой, но ведь палка БЫЛА змеей, и я протянул ей руку. Ведь протянул!

Никогда еще так быстро я не забирался на Мертвую скалу! Будто на одном дыхании! Перед Сармой предстал запыхавшийся, но полный решимости.

— А ее уже там нет! — сказала Сарма, хитро ухмыляясь.

— Как нет? А где?

— Она живет среди людей! Ты недоволен?

Я растерялся, торопясь разобраться в собственных чувствах. Такого варианта я не предвидел.

— А где она? — спросил я.

— Тебе же сказали, она живет среди людей!

— А я...

Я хлопал глазами.

— А ты должен радоваться, но радости твоей я что-то не вижу! — ехидно отвечала Сарма. — Ты, конечно, надеялся, что я выдам ее тебе в ручки, ты уведешь ее и женишься!

Она, эта старуха, не иначе как спятила! Но в одном она была права! Я тысячу раз представлял себе, как вывожу Ри из пещеры на солнце, как веду в поселок, как показываю Байкал!

— А можно мне ее увидеть?

— Зачем? Ведь она теперь тебя больше не знает!

— Не знает! — в ужасе вскричал я. Сарма усмехнулась, но сказала без зла:

— А как бы она жила среди людей, если бы помнила все! Разве она смогла бы жить?

— Как? Она все забыла? И отца, и предание, и все!.. Я хотел сказать "и меня", но удержался.

— Конечно! — ответила Сарма. — Иначе она не смогла бы жить!

Это была какая-то немыслимая, жестокая правда! Нельзя было возразить, но и согласиться было еще труднее.

— А Байколла... он как... он теперь там один... совсем один...

Сарма зло насупилась.

— Молчи! И не смей больше ничего говорить! И того, что я сделала, так много, что тебе не понять! Но я еще не все тебе сказала! Ты способен слушать и понимать?

— Да.

Я врал. Я был не способен что-либо понимать. Мысли мои, будто пьяные, шатались в голове и налетали друг на дружку. Сарма говорила нравоучительно и торжественно:

— Я освободила девчонку Байколлы! Это значит, я освободила ее от горя. Главное — это! Вывести из замка — и ты бы мог! Но смог бы ты дать ей спокойствие души? То-то! Но понимаешь ли ты, что печали и горя не бывает без человека, что освободить кого-то от горя — это значит передать его кому-то! Понимаешь ли ты это?

Я кивнул головой и, конечно, соврал. Я не понимал!

— Так знай же! Ее беду принял на себя ты! Придет время, и ты, хилое дитя несчастных родителей, возопишь от тяжести взятого на себя, и ты прибежишь ко мне и попросишь, чтобы я освободила тебя, и обещаю, я сделаю это, потому что не по твоим хрящикам такой груз! И тогда девчонка вернется на свое место, ибо не может быть пустым место печали! Вина, что порождает печаль, никогда не исчезнет, и потому вечны печаль и горе! Девчонка вернется к отцу, а ты забудешь все, что знал! Вот так будет!

— Она не вернется! — крикнул я. — И так не будет!

Из всего, что сказала Сарма, я понял, что по моей вине Ри может снова оказаться на скале. Но если это зависит от меня, такому не бывать! В это мгновение мне казалось, что сто раз, если потребуется, я протяну руку змее! Или что-нибудь еще страшнее!

Сарма презрительно ухмыльнулась и скорчила гримасу.

— Можно, я пойду к нему?

— Иди и спроси, доволен ли он!

Когда я подошел к Байколле, он впервые сам заговорил со мной голосом, какого я не слышал:

— Ты уже знаешь! Она живет среди людей! Скажи Сарме, что я благодарен ей!

— А вы... как же вы?..

Белые брови его опустились, померк свет в глазах, но все же это были другие глаза, совсем другие, и я только теперь понял, какую долю его печали унесла отсюда Ри.

— Я — это другое дело, — сказал он спокойно. — А она еще не жила... Ты видел ее там?

— Нет! — с горечью ответил я. Но что никогда не увижу, не сказал.

— Если увидишь, ты будешь добр к ней, не правда ли? Ты хороший сын хороших родителей, и я верю, что в ночь зрелости звезды дадут тебе достойное имя.

Понятно, почему они ни разу не спросили моего имени! Они думали, что у меня его еще нет! И Сарма не спрашивала, хотя ей мое имя, как вороне галстук!

Байколла нагнулся с кресла и погладил рукой щенка. Теперь, когда в замке не стало Ри, он такими несчастными глазами глядел на ее пустое кресло, что нельзя было без боли смотреть... И Байколла сказал мне:

— Возьми его себе! И пусть он будет тебе другом!

Я запротестовал. Как же ему совсем одному, ведь собака — живая душа рядом!

— Возьми! Он тоже еще не жил!

Я взял щенка на руки, он прижался ко мне и задрожал отчего-то.

— Можно, я буду приходить к вам?

Байколла сначала покачал головой, как бы говоря: "К чему это!" Но потом сказал:

— Если встретишь мою дочь среди людей, то придешь и расскажешь о ней!

— Обязательно приду!

А у самого сердце сжалось от мысли, что, может быть, уже никогда не увижу ни Ри, ни Байколлу.

Я попрощался и пошел к выходу. И, странное дело, пока я подымался по лестницам, шел по залам и по пещере на выход, щенок на руках становился все тяжелее, и когда солнце полудня ударило мне в глаза, то с рук моих на землю спрыгнул вовсе не щенок, а почти большая собака, то есть когда пес встал на задние лапы, то передние коснулись моих плеч.

Сарма увидела собаку, и лицо ее вытянулось. Но я опередил ее:

— Байколла мне подарил!