Год длиною в жизнь

Он не сразу сообразил, что ему надо уйти, но наконец все же вышел, посмеиваясь над собой и дивясь себе. Ни разу – ни разу! – за последние пятнадцать лет он не испытывал такого волнения рядом с женщиной.

Рита появилась из комнаты, смущенно усмехнувшись, пробежала во двор, в сакраментальное деревянное строение, которое Павел, помня почти стерильную чистоту, которая царила в харбинских «местах отдохновения», старался содержать соответствующим образом. Вернулась, побулькала в сенях рукомойником, который Павел загодя наполнил и около которого положил самое презентабельное полотенце, к сожалению, вафельное, а не махровое, какое подобало бы подать залетной гостье. Вошла на кухню с самым независимым видом, но не удержалась – стрельнула глазами в сторону стола.

Понятно, есть хочет.

– Ну что, пора обедать? – улыбнулся Павел. – Чего изволите? Есть мясо жареное – сохатина, у меня здешний участковый в приятелях, он давеча добрый кусок приволок. Для экзотики неплохо, хотя жестковато и козлом припахивает. Надо в уксусе вымачивать, да уксус, беда, вышел, а в сельпо давно не завозили. Можно каши поесть – пшенной, молочной, в печке томленной. Рыба есть отличная – первая горбуша, уже гонцы пошли на нерест. У нас тут все браконьерничают, от рыбинспектора до метеорологов, ну и я не стою в стороне. Хотя горбуша так, суета одна. Медвежья радость. Вот кета пойдет – это рыба, это вкус!

– Медвежья радость? – вскинула брови Рита. – Почему?

– Да потому, что медведь горбушу задолго стережет и обжирается ею. Когда стая идет на нерест, река вся кипит, из берегов выплескивается. На Амуре более спокойная картина, а на протоках вроде нашей Олки – чистый цирк. Рыбы одна через другую скачут, река сияет живым серебром, отсветы радужные играют на каменистых отрогах. А медведь зайдет в воду – и ну передними лапами направо и налево хлестать. Рыба вылетает на берег, скачет, пляшет, пытаясь добраться до воды. Но вскоре затихает. Медведь наконец тоже выбирается из реки. Садится поудобней, рыбину берет двумя лапами, совсем как человек, голову отгрызает и с восторгом пожирает, а туловище отбрасывает. Даже икру, гад, не жрет, представляете? – хохотнул Павел. – Наедается Миша, а что осталось – в гальку зарывает. Про запас, на черный день. Хотя, пока идет горбуша, а потом и кета, у него никаких черных дней не бывает. Сплошной гастрономический праздник.

– А почему он только головы ест? – спросила Рита, обводя глазами кухню, словно ища чего-то.

– Потому что самое вкусное, что только есть в лососевых, – это их головы.

– Головы? – повторила Рита с брезгливым выражением.

– Именно головы! Местные жители – нанайцы, нивхи – тоже так считают. Для них это вообще что-то магическое – съесть голову. То есть как бы перенять ум, хитрость, талант, силу другого живого существа.

– Ну какой талант может быть в рыбе? Какая хитрость? – проговорила Рита с тем же брезгливым выражением.

– Ее сила – в инстинктах, благодаря которым она из моря, из океана находит путь к той маленькой горной речке, где когда-то вылупилась из икринки и откуда ушла в свое первое плавание. Большая сила в том инстинкте, который заставляет ее вернуться к себе домой , чтобы именно там произвести на свет свое потомство. Косяки идут по глубинам и мелям, и если где-то невозможно плыть, они переползают то место на брюхе. Столько рыбы тогда гибнет… Но они рвутся, рвутся на родину, черт бы ее подрал, губя нерожденное потомство в неисчислимом множестве! – Павел вдруг грохнул кулаком по столу – ни с того ни с сего.

Рита опустила голову. И с того и с сего! Она все понимала. Ох эта любовь к родине, которая делает нас слабыми, бессильными рабами инстинкта по имени ностальгия! Эта губительная любовь…

Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда?..

«Никогда, – мысленно вскричала Рита. – Уже было сказано – никогда!»

Они с Павлом мгновение смотрели друг на друга, словно два врага, между тем как враг у них был один – Россия, всё и вся пленяющая, околдовывающая, коварная, ничего не дающая взамен того, что отняла, щедрая и милосердная, как смерть… Потом, несколько опомнившись, оба с усилием улыбнулись.

– Ну так что вы будете есть? Рискнете отведать рыбьих голов? – спросил Павел, вновь входя в роль гостеприимного хозяина.

– Что, сырых? – испуганно воскликнула Рита. Испуг был несколько преувеличен, но этого требовала роль привередливой гостьи.

– Ну зачем? – тоже испуганно воскликнул Павел, но в роли хозяина, немного обиженного странным предположением. – Мы ж не медведи. Вареных, конечно.

– Тогда рискну, – отчаянно кивнула Рита, и в глазах у нее появился жадный блеск. – И кашу, если можно. А… извините… есть еще рассол?

Прошло не менее получаса, прежде чем Павел решился вновь заговорить со своей оголодавшей и наконец-то насытившейся гостьей.

– Значит, не решились навестить Марину Ивановну? – спросил, перемывая посуду в одном тазике и ополаскивая в другом.