Год длиною в жизнь

В третий раз ее спасли во время родов. Но ее дочь они так и не смогли спасти.

И Федор не мог ничем помочь. Федора в тот день не было рядом с Ритой. Иногда он уезжал из санатория. Ну да, Риту уверяли, что ее как иностранку лечат в привилегированном санатории, одном из тех, что доступен только самым высшим чинам КГБ. Судя по роскоши, царившей вокруг, это было отчасти правдой, а может, и не отчасти. Вот и в тот день Федор уехал из санатория на плановую операцию и попал в автокатастрофу. Грузовик с пьяным водителем врезался в его «Волгу», доктора Лаврова увезли в больницу – живого, но со сломанными ногами. Ну вот, теперь и он лежал с переломами, как в сорок первом году Рита. Он позвонил ей. Нина, сладко улыбаясь, сказала, что доктору Лаврову для такого случая в палату протянут провод и принесут аппарат, ну а Рита Дмитриевна сама может прогуляться по коридорчику к телефончику. Позвонил и сдавленным голосом пробормотал, что им остается только надеяться на лучшее и уповать на Бога.

Видимо, он хотел ее успокоить. А может быть, предупредить. В тот же день у нее начались роды (на две недели раньше срока). Ребенок родился мертвым. Рита лежала без сознания и не видела девочку, ей сказали все потом. Нина сказала. Лев Михайлович стоял рядом и тяжело вздыхал.

– Может быть, вы желаете увидеть тело? – осторожно спросил он наконец.

– Не тело, а тельце… – пробормотала Рита. – Нет, я не хочу.

– Может быть, вам чего-нибудь принести? – сочувственно пробормотал доктор.

– Метерлинка, «Синюю птицу».

Нина взглянула дикими глазами, но Лев Михайлович понимающе кивнул.

И книги, и любые продукты, так же, как и хорошую косметику, Рите привозили по первому слову. В самом деле, узилище ее было весьма комфортабельно, а тюремщики очень предупредительны.

Книжка была точь-в-точь как у Павла: синяя, с кремовыми плотными страницами, 1908 года издания, набранная по старой орфографии. Только на титульном листве и на семнадцатой странице стояли круглые некрасивые штампы: «Энская областная библиотека».

Рита перелистала томик.

« Тильтиль . А те двое, что держатся за руки и поминутно целуются, – это брат и сестра?

Ребенок . Да нет! Они очень смешные… Это влюбленные.

Тильтиль . А что это значит?

Ребенок . Понятия не имею. Это старик Время дал им такое шутливое прозвище. Они не могут наглядеться друг на друга, все целуются и прощаются».

Нет, они ошиблись, эти влюбленные, которым казалось, что они созданы друг для друга. Им казалось, что они двое во всем мире, а оказалось, каждый из них прежде всего не мужчина и женщина, а две страны. Две враждующие системы, как пишут в здешних газетах. То, что с ними произошло, было всего лишь попыткой наладить мирное существование. Попытка провалилась.

Рита зашуршала страницами. Вот оно.

«Лазоревый Ребенок, протиснувшись, подбегает к Тильтилю . Здравствуй, Тильтиль!..

Тильтиль . Вот тебе раз! Почем он знает, как меня зовут?

Ребенок, который только что подбежал, крепко целует Тильтиля и Митиль.

Ребенок . Здравствуй! Да поцелуй же меня! И ты тоже, Митиль! Ничего нет удивительного, что я знаю, как тебя зовут: ведь я твой будущий брат…

Тильтиль . А ты что, хочешь к нам прийти?

Ребенок . Ну конечно! На будущий год, в Вербное воскресенье…

Тильтиль . А потом что ты сделаешь?

Ребенок . Потом?.. Потом я от вас уйду.

Тильтиль . Стоило приходить!..

Ребенок . Разве это от нас зависит?..»

Рита попросила унести книгу.

Разве это от нас зависит?

От нее не зависело ничего. Она случайно, независимо от своей воли, встретилась с Георгием. Если бы она чинно явилась в дом Аксаковых – Русановых в образе зарубежной тетушки, все было бы иначе. Но вот одна нечаянная встреча, потом другая… Все и пошло кувырком. Все попало во власть их неудержимого влечения друг к другу, а потом – во власть чужой, недоброй воли.

Да почему – недоброй? Если оторваться от своих личных переживаний и посмотреть на случившееся абстрактно, люди, которых Рита считает своими мучителями, всего-навсего исполняют долг перед родиной. Перед Россией. Им нет дела, что она – не настоящая Россия, уродливый гомункулус, вылупившийся из большевистской пробирки осенью семнадцатого года. Они любят эту Россию, как родную мать, не обращая внимания на ее безумие и уродство. Наверное, ребенок, дочь, если бы она осталась жива, тоже любила бы ее, Риту, несмотря на все безумия, которым она была подвержена, несмотря на ее ошибки и грехи, несмотря на то, что мать родила ее от человека, к которому даже близко не должна была подходить…

Потому, видать, и не родила!