Год Дракона

Елена выглянула в коридор:

– Олеся… Зайди.

Девушка вошла в палату, осторожно притворила за собой дверь.

– Спасибо тебе, детка, – полушепотом сказала Елена. – Спасибо. Вы молодцы, ребята.

– Я вас узнала, – тоже шепотом ответила девушка. – Мне Татьяна Викторовна про вас рассказывала… И Сонечка…

– Тише. Она не спит. Слышит…

– Я знаю. Я посижу… Вы ведь привезли все?

– Конечно, детка. Все, что можно…

– Вы еще не будете ее забирать?

– Мы пока не можем, – покачала головой Елена и посмотрела на часы. – Через час здесь будут наши военные, они будут вас охранять. Пожалуйста, выполняйте все, что они станут говорить. Хорошо?

– Да.

– Мне нужно поговорить с докторами. И еще потом кое-что… Не бойся, детка. Все будет хорошо.

Поговорив с главным врачом, Елена снова вернулась в палату. Подойдя к Сонечке, положила прохладную руку ей на лоб:

– Это я, милая. Я ухожу и скоро вернусь. Утром. Или днем. Постарайся заснуть.

– Ты ведь придешь…

– Да. Клянусь. Я вернусь обязательно.

И, стремительно развернувшись, Елена выбежала из палаты.

МИНСК, 18 МАЯ. НОЧЬ

Елена села на скамейку в беседке во дворе, достала телефон и набрала номер, присланный из Праги в тексте короткого сообщения. Мужской голос ответил после пятого или шестого гудка:

– Алло?

– Здравствуй, Платон, – сказала Елена и улыбнулась. – Такая ночь… Не хочешь выйти и поболтать со мной?

Они встретились с Янковичем в Варшаве, в самом начале девяностых, на Форуме свободной прессы. И тоже проговорили едва ли не всю ночь… Платон был очарован, а Елене хотелось выговориться. Ей всегда было скучновато с ровесниками, ее тянуло к людям – и к мужчинам – постарше, к тому поколению, что застало весну… Он тоже умел слушать. При этом он, правда, довольно откровенно пытался ее напоить. Не нужно, Платон, сказала ему Елена, если нам суждено оказаться в одной постели, мы окажемся в ней, и спиртное тут ни при чем. У нее как раз закончился брак с Франтой, она только что похоронила папу и маму, и ей было во всех смыслах не до развлечений. Он понял… Он многое понимал, Платон Янкович, тогда еще, в общем-то, молодой, полный идей, желания сдвинуть что-то, немного смешной со своей трубкой и запорожскими усами, редактор самой тиражной газеты страны, едва выползшей из-под сапога коммунистической империи и растерянно озиравшейся вокруг… Они так и не оказались в одной постели. Ни тогда, ни после, хотя держали друг друга в поле зрения и даже несколько раз виделись. Но чувство контакта, чувство, что их души где-то соприкоснулись, осталось. Может быть, в другой жизни, сказал Янкович, прощаясь. Может быть, улыбнулась Елена и поцеловала его в щеку, едва коснувшись губами…

– Здравствуй, Елена, – хрипло сказал Янкович и кашлянул, – раз, другой. – Ты…

– Я. Я рада, что ты меня узнал.

– Ты знаешь, где моя квартира? Поднимайся…

– Нет, Платон. У тебя дома люди и уши. Выходи, мне нужно поговорить с тобой.

Он вышел на улицу, закрутил головой. Елена достала маленький ксеноновый фонарик со световодом, включила его и помахала им в воздухе. Свет был таким ярким, что Янкович даже вздрогнул. И шагнул в беседку. Елена поднялась ему навстречу:

– Ну, здравствуй, Платон.

Он изменился. И не в лучшую сторону: усы сделались совсем седыми, едва заметное когда-то брюшко, придававшее его облику некоторую домашнюю уютность, вызывающее у многих женщин чувство спокойствия и надежности, выросло едва ли не втрое. Он обрюзг, появился второй подбородок, и одышка… Он был лет на пятнадцать старше нее, – ровесник Вацлава, подумала Елена, а какой жуткий контраст, как будто он старик… У нее сжалось сердце.

– Здравствуй, Елена, – тихо сказал Янкович. – Ты… Просто невероятно…

– Садись.

– У нас не говорят «садись», – усмехнулся Янкович. – Плохая примета, к посадке… Говорят, – присаживайся…

Он опустился на скамью рядом с ней, достал из кармана домашней куртки довольно увесистую фляжку и отхлебнул прямо из горлышка, – ну, конечно, Платон – и без бутылки, усмехнулась про себя Елена, просто невозможно…

Он посмотрел на нее и улыбнулся, – морщинки собрались у висков, усы встопорщились трогательно-комично:

– Ты красавица.

– Спасибо. На самом деле довольно темно.

– Ты светишься, – вздохнул Янкович. – Это правда?

– О чем это ты?

– О тебе. И о нем.

– Да. Правда.

– Как же он тебя отпустил сюда?

– Я не спросила, Платон. И я не одна, как ты можешь догадаться, мне помогают.

– Ну, конечно, – он снова вздохнул. – Что же будет, Елена?

– Не знаю, Платон. Пока не знаю… Расскажи мне, что знаешь ты.