Год две тысячи четыреста сороковой

Приблизительно в то же время русский историк И. Н. Болтин воспользовался отдельными страницами «Года две тысячи четыреста сорокового» в качестве источника достоверных сведений о современной Франции, необходимых ему для опровержения некоторых мыслей «Истории древней России» Н.-Г. Леклерка (1783—84). Полемизируя с Леклерком, Болтин доказывал, что темные стороны русской жизни, отмеченные в «Истории», в еще большей мере типичны для его собственной страны. Рассуждая о «крайней бедности» французского народа и прежде всего крестьян, Болтин ссылался на роман Мерсье: «Чтоб не упрекнули меня излишеством по какой-либо страсти, представлю на сказанное мною о крайнем притеснении французских поселян свидетельства, коими г. Мерсье избыточественно меня снабдевает. Жалкое состояние их описывает он в жалобе, от общего их лица приносимой к Государям».[320] И далее приводил в своем переводе эту «жалобу» — страстный протест против угнетения крестьян: «Мы вознесли величие ваше выше наших глав; мы жертвовали нашими имениями и нашею жизнию велелепию вашего престола и безопасности вашея особы. Вы нам обещали в замену того доставить нам обилие, тишину и спокойствие. Кто б мог поверить, чтоб при вашем правлении веселие из жилищ наших сокрылося, чтоб праздники наши обратилися в сетование, чтоб страх и ужас заступил место сладкия доверенности. Прежде поля наши зеленеющие осклаблялися в глазах наших; нивы наши обещевали нам награду за наши труды. Ныне плоды наших потов преходят в чужие руки; хижины наши, кои украшать почитали мы себе забавою, от ветхости валятся; старики наши и дети не знают, где главы подклонити; наши жалобы теряются в воздухе, и каждый день бедность тягчайшая последует тяготившей нас накануне. Едва остаются в нас некоторые черты образа человеческого; и скоты, жвущие траву, суть, без сумнения, меньше несчастливы, нежели мы… Пьют кровь нашу и запрещают нам жаловаться… Нужды, ежедневно рождающиеся и непрестанно нас томящие, изменили тихость наших нравов; обман и хищение водворилися между нас, понеже недостаток пищи преодолевает добродетель… Многие из наших сограждан отреклися от произведения на свет детей, коих глад похищал еще в зыбке. Другие, в их отчаянии, произносили хулу противу Провидения… Если угнетение еще приумножится, мы падем и отечество наше разрушится: разрушаяся, оно сокрушит наших тиранов».[321] С аналогичной целью сообщал Болтин и другие «свидетельства» Мерсье — о «податях», обременяющих французское крестьянство, и о страсти французов «являть себя знатоком в вещах неизвестных».[322]

В том же 1788 г. в журнале «Утренние часы» (с которым связано начало творческой деятельности И. А. Крылова)[323] увидели свет два фрагмента «Года две тысячи четыреста сорокового» — «Надгробная речь одному крестьянину» и упомянутое выше «Лунное затмение».[324] Перевод их принадлежал И. Г. Рахманинову, игравшему важную роль в издании журнала.[325] Как известно, делом его жизни явилась пропаганда в России сочинений Вольтера. Но одновременно русский вольнодумец в немалой степени способствовал также ознакомлению соотечественников с творчеством Мерсье и — с помощью летурнеровского перевода — Юнга.[326] «Надгробная речь», по всей вероятности, привлекла его как гимн простому труженику, «Лунное затмение» — как подражание автору «Ночных раздумий», «утешителю несчастных» — «славному Йонгу», авторитет которого у нас был в ту пору чрезвычайно высок.[327] Не случайна восемь лет спустя тот же самый отрывок (за исключением нескольких последних строк) был опубликован в новом — анонимном — переводе на страницах журнала «Муза» в очень характерном окружении, состоявшем из всевозможных образцов «преромантического жанра».[328]

Позднее «Год две тысячи четыреста сороковой» неоднократно упоминался в русской печати, но преимущественно в статьях переводных.[329] Из оригинальных статей следует указать «Нечто о морали, основанной на философии и религии» К. Н. Батюшкова, который, рассуждая о «поражении зла», отсылал читателей к «мечтаниям Мерсье под названием L’An 2440». Правда, речь у него шла о «сне» «Железный человек», присоединенном к роману в 1786 г.[330] Не исключено также, что именно этот роман имел в виду А. С. Пушкин, который, набрасывая в 1830—1831 гг. критическую статью о втором томе «Истории русского народа» Н. А. Полевого, между прочим заметил: «Один из остроумнейших людей XVIII столетия предсказал Камеру французских депутатов и могущественное владычество России».[331]