Год грифона

— Не мелите ерунды, Умберто! — сказал волшебник Вермахт. Вермахт был самым молодым из здешних магов и очень этим гордился. — А чем же, по-вашему, мы занимаемся сейчас?

— Но ведь мы делаем это только для студентов, — застенчиво возразил Умберто. — А я подумал — может, мы могли бы... того... продавать всем желающим гороскопы и все такое?

— Да ведь тогда все это будут уже не тайны! — пренебрежительно ответил Вермахт. — Вечно у вас каша в голове! Я бы предположил...

— Умберто, Вермахт! — вмешался Коркоран. — Вы перебиваете главу совета!

Умберто побагровел пуще прежнего. Вермахт сказал:

— Ах, простите, Коркоран! Продолжайте, прошу вас.

— Я, собственно, почти закончил, — сказал Коркоран. — Итак, Мирна разошлет родителям всех студентов письма с просьбой о пожертвовании и обещанием, что их имена будут вознесены в заклинании, причем имена тех, кто пожертвует больше всех, будут написаны в самом начале, крупными буквами. На такую просьбу они наверняка откликнутся. Вот и все. А теперь извините, мне нужно бежать. Мой последний опыт, связанный с Луной, очень сложен и требует непрерывного наблюдения.

Коркоран собрал свои бумажки и удалился из зала совета так стремительно, что, когда он уходил, галстук реял у него за плечом, точно знамя.

— Терпеть не могу этих заседаний, — сказал Финн Мирне, когда они вместе вышли в каменный вестибюль, в котором гулким эхом отдавались голоса новоприбывших студентов.

— И я тоже, — кисло кивнула Мирна. — И почему это Коркоран вечно сваливает всю работу на меня?

Финну Мирна казалась самой очаровательной женщиной, какую он когда-либо встречал. Умница, да еще и красавица вдобавок... Он не переставал надеяться, что когда-нибудь сумеет уговорить ее бросить супруга-барда и связать свою судьбу с ним, волшебником Финном.

— А куда тут денешься? — сказал он. — Умберто сидит, как истукан, только глазами хлопает. Вермахт на него наскакивает, пыжится изо всех сил, а потом заискивает перед начальством. От Денча вообще толку мало. Неудивительно, что Коркоран во всем полагается на вас.

— Еще бы! — фыркнула Мирна. — Сам-то он ни о чем не думает, кроме своей Луны! Кстати, я что-то не заметила, чтобы вы вызвались взять хотя бы часть работы на себя.

— Ну, — смутился Финн, — видите ли, мое расписание...

— Как будто мне без того делать нечего! — продолжала Мирна. — Мне пришлось расселить всех студентов и преподавателей, разобраться с кухнями, с постельным бельем... А какой шум поднимется, когда обнаружится, что мне пришлось поселить дочь волшебника Дерка в концертном зале! А что поделаешь? Она такая большая, что нигде больше не помещается. И кстати, почему она будет учиться именно у Коркорана? Почему он вечно захапывает себе самых интересных студентов?

— Вот-вот, и я о том же! — воскликнул Финн, который наконец-то нашел повод искренне посочувствовать Мирне. — Но надо вам сказать, что с большинством этих студентов я уже встречался. Я знавал их еще детьми, когда водил туры. И, сказать по правде, Коркоран еще пожалеет, что отхватил себе тех, кого счел самыми лучшими, или самыми богатыми, или по какому там признаку он их отобрал.

— Но они, вероятно, действительно самые лучшие! — возразила Мирна, которая его почти не слушала. — Я ведь и приемной комиссией тоже заведовала! Секретари чуть с ума не посходили. А уж как они разозлятся, когда им придется рассылать все эти письма! И, вдобавок ко всему, я недавно обнаружила, что беременна!

— О-о... — протянул Финн.

Он подумал, что теперь-то уж Мирна точно не уйдет от своего барда. Единственное, что пришло ему в голову, было:

— Ну, по крайней мере, Коркорана ждет серьезное потрясение. Когда он увидит одну из своих новых учениц...

Финн был прав. Когда Коркоран на следующее утро вбежал в аудиторию с высокими каменными сводами, он застыл на пороге и едва не раззявил рот — но сдержался. Волшебник изо всех сил стиснул зубы. Он лучше любого другого знал, что его мужественный, благородный облик заставляет большинство студентов внимать его словам с благоговейным обожанием. Коркоран относился к своей внешности как к одному из лучших учебных пособий. Несомненно, отвисшая челюсть испортила бы все впечатление. Поэтому Коркоран сумел заставить себя улыбнуться. Но на пороге все-таки застыл.