Год Иова

А что другое — так и недоговаривает. Поднимается из-за стола. Неловко. Стол накреняется и со стуком опускается на место.

— Тогда я не знала, в чём туг дело.

Её резкость путает его. Это ново, и это старо. Это началось лет сорок тому назад. И не притупилось в пору, когда он был с Ритой: Рита шокировала Сьюзан. Это неумолимо продолжалось, пока Сьюзан не вышла за Ламберта, после чего она стала присылать Джуиту открытки ко дню рождения, на Рождество, и даже звонить время от времени по телефону. А с появлением Билла она заставила себя справляться и о нём — холодновато, но регулярно, величая его мистером Хэйкоком. Потом умер Ламберт, Джуит был на съёмках в Испании, поэтому не мог приехать на похороны, и Сьюзан затаила молчаливую обиду.

Он опускает свежий, с корочкой, батон в продолговатый хрустящий белый пакет, на котором красными буквами написано «Пфеффер», и плотно загибает края. Он не будет класть его сейчас в хлебницу. Хлебницу он пока не исследовал, но нетрудно догадаться, что там можно найти. Он кладет упакованный батон на столик у мойки. Быть может, близость смерти вновь заставила сё почувствовать горечь. У неё было время поразмышлять, каждый день, долгими часами сидя за ткацким станком, когда заняты только руки и ноги и не с кем поговорить. Поняли ли она, что уже не осталось ни времени, ни возможности что-либо изменить, повернуть прошлое вспять? Пока живём, все мы, вопреки здравому смыслу, хватаемся за надежду, что каким-то образом это всё же возможно.

Разве не могла в ней пробудиться прежняя горечь, когда она столкнулась с окончательной безысходностью? Ламберта нет. Разве не могла она вновь вспомнить об Унгаре, о том, как много лет тому назад она потеряла Унгара, — и снова, теперь уже в восьмидесятом, винить Джуита, как она обвинила его в тридцать девятом? Быть может, в конце концов, ему не столь уж плохо добывать себе свой трудный хлеб так, как он это делает. Нет времени подумать — во всяком случае, когда есть работа. К счастью для него актерская профессия не требует большого ума, иначе бы он давно уже жил впроголодь. Но она требует внимания и общения со множеством людей. А поскольку у него хорошая память, даже лучше, чем у Сьюзан, для него это был удачный выбор. Сейчас он сердит на себя за то, что вызвал у неё неприятные воспоминания…

Лил дождь. Длинная бетонная лестница, поднимающаяся к дому, имела водостоки, но опавшая хвоя гималайских кедров забивала узкие отверстия. Прочищать их входило в обязанности Джуита, но, когда стояла хорошая погода, он забывал об этом, а вспоминал, когда бывало уже слишком поздно. Как, например, сейчас — он взбегает по лестнице через ступеньку, поскольку, отправляясь в школу, не взял дождевик, потому что небо было безоблачным. Ступеньки превратились в маленькие водопады, и вода, уже намочившая волосы, одежду и, что хуже всего, книги, теперь начинала холодом просачиваться в ботинки. Он бегом, не глядя на лужи, обогнул дом и толкнул стеклянную дверь заднего крыльца. Положил учебники на пол, встал, как мокрая курица, дрожа всем телом и вцепившись в мокрые штанины. Попрыгал сначала на одной ноге, потом на другой, стряхивая ботинки. Спустил носки. Прошлёпал по холодному линолеуму через всю кухню за посудным полотенцем. Книжные обложки оставили на полотенце красно-сине-зелёные пятна. Чтобы об этом не узнали сразу, он решил спрятать полотенце. Поднял крышку стиральной машины и бросил его внутрь. Туда же носки. Потом он обернул книги сухой газетой и оставил их на крыльце вместе с ботинками.

Чутко прислушиваясь к голосу Сьюзан, он пустился в ванную. Она не позвала, и он решил, что сестра, должно быть, спит с закрытой дверью. Сьюзан перенесла воспаление лёгких — она вечно чем-то болела — и только начала медленно выздоравливать. Он сунул затычку на короткой мыльной цепочке в сток чётырёхлапой ванны, открутил краны так, что вода шумно ударила в дно, попробовал её рукой и убедился, что она почти обжигает. Затем, дрожа всем телом, сдёрнул с себя мокрую одежду. Но вспомнил, что мать, скорее всего, вернётся с работы — она была учителем старших классов — раньше, чем он успеет принять ванну, поэтому он голым выбежал в коридор за банным халатом, который висел на крючке с внутренней стороны дверцы стенного шкафа в его спальне. Волоча халат по полу, он также бегом возвращался по коридору, как вдруг молодой человек со стоячим воротничком пастора вышел из комнаты Сьюзан, увидел его, замер, как пригвожденный и впился в него взглядом.