Год, когда мы встретились

Ноги постепенно начинают мерзнуть, зато в голове забрезжила одна мыслишка. Проект. Цель. Точка приложения усилий. Мне будет чем заняться. Надо исправить то, что неправильно. Искоренить зло, которое сама же и содеяла.

Я преподнесу своим соседям приятный подарок. Верну обратно свой сад.

Глава пятая

Какой он замечательный, – шепотом хвалю я младенца, которого моя подруга Бьянка нежно держит на руках.

– Да, замечательный, – улыбается она, с обожанием глядя на сына.

– Есть в этом что-то поразительное, правда?

– Да, это… поразительно.

Взгляд у нее потерянный, губы слегка дрожат, и вокруг глаз глубокие черные круги после двух бессонных ночей.

– Ну а ты как? Нашла другую работу?

– Нет, я не могу. Ты же знаешь, у меня этот проклятый принудительный отпуск.

– А, точно. – Она кивает, вдруг вздрагивает, как от боли, а затем снова успокаивается в отрешенной задумчивости. Я не рискую нарушить ее молчание. – Ты обязательно что-нибудь найдешь, – говорит она с ободряющей улыбкой.

Я уже начинаю тихо ненавидеть, когда мне так улыбаются.

Я в больнице, в очередной раз пришла навестить кого-то, кто при деле. Все мои визиты в последнее время таковы – захожу к друзьям на работу, к сестре на курсы, встречаюсь с отцом, когда он «выпасает» Зару, болтаю с подругами, а они присматривают за детьми, пока те занимаются танцами или плаванием или просто играют на площадке. Последнее время я выступаю в роли стороннего наблюдателя, люди уделяют мне внимание, но лишь постольку-поскольку. Что поделаешь, у всех полно забот. И я терпеливо жду, когда они выкроят минутку и для меня. Я как будто застыла, вокруг меняются декорации, что-то происходит, а я из этого выключена. Словно бы смотрю на себя со стороны, покидаю свое тело и наблюдаю, что происходит вокруг, пока я пребываю в молчаливой неподвижности. Осознав это, я попыталась договариваться о встречах на вечер, чтобы общаться на равных, глаза в глаза, один на один. Но всем некогда, одни не могут платить няне, у других вечера расписаны надолго вперед, и выбрать время, которое всем было бы удобно, очень непросто. Каких трудов мне стоило организовать ужин у себя дома – не меньше двух недель мы это утрясали и наконец сошлись на ближайшей субботе. Уж тогда-то я выступлю в роли хлопотливой, занятой хозяйки, а они будут праздными гостями.

Ну а пока что я здесь, в больнице, сижу у постели своей дорогой подруги, которая только что родила первенца. Конечно, я чрезвычайно за нее рада, но немножко рада и за себя – ведь Бьянка будет целых девять месяцев в отпуске по уходу за ребенком. Впрочем, в глубине души я знаю, что она не сможет составить мне компанию в моем вынужденном безделье, ей уж точно найдется чем заняться. Так что если мы и будем видеться, то я опять окажусь в роли стороннего наблюдателя, который получает свою порцию внимания по остаточному принципу.

– Мы тут с Тристаном подумали… – отвлекает меня от грустных мыслей Бьянка, и я невольно настораживаюсь, почти наверняка зная, что сейчас последует. – Лучше бы, конечно, его дождаться, но ничего, я сама скажу…

Ну точно. Боже, мне плохо. Старательно делаю заинтересованное лицо.

– Ты согласна стать его крестной?

Та-да-дам. Третий раз за два месяца, это не иначе мировой рекорд.

– О Бьянка, с радостью! – улыбаюсь я. – Спасибо вам, это такая честь…

Она улыбается в ответ, довольная тем, что предложила мне разделить с ними один из самых светлых моментов в жизни. Только вот я себя ощущаю как нищий, которому подали милостыню. Все как сговорились – зовут меня в крестные, чтобы я почувствовала себя востребованной. Но, увы, я знаю, что все одно останусь не у дел. Родители будут держать ребенка, священник – кропить его святой водой, а я – праздно болтаться рядом.

– Ты слышала про сына твоего приятеля?

– Какого приятеля?

– Ну, Мэтта Маршалла.

– Никакой он мне не приятель, – с раздражением говорю я. Потом, решив, что лучше не спорить с женщиной, едва оправившейся от родов, спрашиваю: – Что сделал его сын?

– Он выложил видео на YouTube, где рассказывает, как ненавидит своего отца. Ужас, правда? Представляешь, о родном отце говорить такое.

Младенец у нее на руках издает недовольный писк.

– Этот троглодитик уже изгрыз мне весь сосок, – бормочет она, и я тут же умолкаю, с почтительным трепетом глядя на мать и дитя.

Она перехватывает свое трехдневное сокровище, чтобы ему было удобнее сосать, держа его, как мяч для регби, ее огромная грудь больше, чем его голова, и, кажется, не дает ему дышать. Но нет, он сосредоточенно чмокает и выглядит вполне довольным.

Момент, безусловно, трогательный – мать, кормящая свое чадо, вот только у матери по щекам текут слезы. Открывается дверь, и в палату заглядывает бледная физиономия Тристана. Он видит своего первенца и расплывается от умиления, потом смотрит на жену и тревожно хмурится.

– О, привет, Джесмин! – преувеличенно радостно говорит он, заметив, что и я здесь.

– Поздравляю, папаша, – улыбаюсь я. – Он просто прекрасен.

– Да, и во рту у него полно острых зубьев, клянусь вам, – болезненно морщится Бьянка.